1983 г.

4 мая 1982 года. Лагерь V.

...Итак, ребятам из штурмовой двойки грозит холодная ночевка. Срочно собираемся и выходим на помощь.

В рюкзаке у меня три баллона с кислородом: два по 200 атмосфер и один на 100. Подключились к 200-атмосферному баллону. Это шанс восхождения нашей двойки и при его успехе - восхождения двойки Иванов - Ефимов. Балыбердину и Мысловскому мы несем один баллон на 120 атмосфер и один на 100. Третий баллон у каждого из нас на случай дальнейшего продолжения подъема. А если нам придется спускаться со штурмовой двойкой, то оставим баллоны в том месте, куда подымемся, и тем самым облегчим работу следующим за нами, сделав заброску почти под вершину. На базу об этом не сообщаем: у них и без нас сейчас хватает забот.

Вся наша одежда на нас, мы готовы переночевать или проработать всю ночь наверху даже без палатки и спальных мешков. Я взял запасные меховые рукавицы, пару шерстяных носков. В рюкзаке у меня фотоаппарат, вымпелы, значки, кошки Ефимова, которые не взял наверх Эдик. В наружный карман ветрозащитной куртки, высунув антенну, положил рацию и держу ее на приеме.

Возле палатки минут пять жду Бершова, который возится с кошками. Увидев, что Серега закончил, я пошел по перилам наверх, в направлении Западного гребня. Перильная веревка штурмовой двойки быстро кончилась. Пришлось разматывать связочную веревку длиной 30 метров, которую мы вырубили в ледопаде. С нею мы проходили через ледопад, связываясь где было нужно между собой, от базового лагеря до лагеря I. Она сплетена из лески, поэтому почти ничего не весит.

Впереди сорокаметровый крутой осыпной склон, выводящий на снежный Западный гребень. Мы пошли одновременно. Подача кислорода из баллона была на 2 литра в минуту, но, видимо, мы шли слишком быстро, потому что дыхание начало сбиваться. Метров через тридцать потребовалось остановиться и отдышаться. Необходимо сбавить темп, чтобы все время идти не останавливаясь. Светлого времени у (нас часа полтора-два, и за это время нужно подняться как можно выше.

Через несколько веревок я уже был мокрый, а это чревато обморожениями. Рюкзак врезался в плечи.

...На пути встречаются крутые скальные стенки по 5-8 метров. На первой из них я сломал антенну, которая все время торчала у меня перед глазами и мешала лезть.

Первая связь с "базой" и с группой наверху состоялась через час после нашего выхода. Мы были в это время на гребне, и Балыбердин говорил, что они видят нас, хотя мы их только слышали. Связь я вел на ходу, она заняла всего несколько минут: через маску говорить плохо, а снимать ее нет времени. Да и говорить не о чем, нужно действовать.

Минут пятнадцать назад я слышал звук падающего баллона. Это последний баллон, которым пользовался Мысловский. Кислорода у них больше нет, а это означает, что темп спуска совсем замедлится, если не упадет до нуля. На связи просили ребят двигаться хоть как-нибудь. Да они и сами хорошо понимают, что движение для них сейчас - это жизнь.

Наступают сумерки. Мы уткнулись в отвесную стену прямо на гребне. В консультации о пути подъема, которую успел дать Балыбердин на очередной связи, об этом жандарме не упоминалось. Было сказано - держаться все время правой стороны гребня. Начинаем обходить скалу по полке справа. Но метров через тридцать убеждаемся, что идем не туда, нужно возвращаться. Путь идет слева в обход серой стены. Направление теперь видно по красным тонким веревкам, провешенным какой-то из предыдущих экспедиций. Ребята тоже шли здесь - это видно по следам, оставленным кое-где на заснеженных плитах. Погода портится, усиливается снегопад, стемнело, хотя где-то сквозь редкие тучи пробивается лунный свет. Мы идем с теневой стороны по гребню, что ухудшает видимость. Около часа заняло лазание в темноте по заснеженным, крутым, порой отвесным скалам. Я остановился у старого крюка, наполовину уже вылезшего из скалы под действием мороза и солнца. Веревка, которая привела нас к этому месту, уходит горизонтально влево, а нам нужно идти вверх, на гребень.

Серега подходит ко мне. Мы снимаем маски и зовем ребят: в этом месте мы можем разминуться с ними. Но из темноты никто не отзывается. Серега ушел вперед, я выдаю веревку через старый крюк, добитый мною по самую проушину. Вершина уже совсем близко. Неужто ребята за шесть часов так мало прошли на спуске?

Теперь мы идем одновременно, скалы выполаживаются, страховка осуществляется порой через попадающиеся выступы скал. Кучу чужих лежащих на скальном выступе скальных крючьев мы не трогаем - у нас есть еще свои, хотя место это запоминаем на случай, если они понадобятся на спуске. Серега вышел на гребень, остановился и опять начал кричать. Тут же ему ответили с той стороны гребня. Ребята потеряли путь спуска. Мне тоже не терпится все увидеть своими глазами, убедиться, что все в порядке. Та сторона освещается луной, и хоть что-то видно.

С гребня внизу, в камнях, метрах в тридцати ниже, я увидел силуэты. Первый сидит под огромной скальной глыбой, второй стоит. Вниз не вверх. Через минуту я уже возле них.

Первым был Мысловский. Он поднялся, мы обнялись, он опять сел. Я потрепал Балыбердина, поздравляя и приветствуя одновременно. Отвечать на наши приветствия у ребят не было сил. И Эдик и Володя еле выговаривали слова, после каждого делая длинную паузу, чтобы, собравшись с силами, выговорить второе слово. Мы говорили сняв маски.

Я достал из внутреннего кармана пуховки флягу с теплым компотом, отдал Володе. Отпив половину, он передал ее Эдику. Серега вытащил карманное питание - инжир и орешки. Сразу же мы начали присоединять кислородные аппараты. Сперва Мысловскому, у которого чехол из-под палатки заменял рюкзак и до половины был набит камнями. Даже в такой сложной ситуации он не бросил их, в то время как Володя оставил даже свои кошки под вершиной, столь необходимые сейчас, когда скалы присыпаны свежевыпавшим снегом. Расход кислорода мы поставили пока 2 литра, и Эдик начал оживать, Я достал вторую флягу компота и отдал ему. Потом мы начали прилаживать кислородный баллон Володе. Свой рюкзак, Набитый камнями и разными другими трофеями с маршрута, он тоже бросил под вершиной, надеясь вернуться завтра, чтобы подобрать все. Мы сказали, что не будем возражать, если он завтра из лагеря V пойдет наверх за разбросанными вещами, а сегодня нужно торопиться вниз - впереди ночь. Ему мы сделали шлейку через плечо и за редуктор подвязали баллон, поставив расход кислорода на 1 литр. Для него этого было достаточно.

Кошки Ефимова, которые я принес из лагеря V, они надеть отказались, ссылаясь на отсутствие второй пары. Пришлось спрятать их под камнем. Когда ребята, попив компота и надышавшись кислорода, стали нормально разговаривать, мы начали расспрашивать их о пути вверх. Поняв, на что мы намекаем, они не стали возражать против нашего восхождения. До вершины, по их рассказам, было не больше трех часов.

Теперь требовалось сообщить о нашем намерении в базовый лагерь, где должны были нас понять. Я доложил о состоянии нашей четверки и о дальнейших планах начальнику экспедиции, но окончательно договориться не смог: рация перестала принимать - на морозе сели батарейки. Володя вытащил из-под пуховки свою рацию и попросил дать четкий ответ. "База" ответила: "Нет". Гора уходила от нас по воле сидящих внизу, но мы не сдавались. Серега забрал у Володи рацию, по которой тоже уже еле было слышно, и закричал: "Почему нет? У нас по два баллона кислорода, на каждого по 300 атмосфер". Через полминуты молчания "база" ответила утвердительно. Видимо, нас нельзя было удержать никому, кроме нас самих.

Ребята отправились вниз. Первым пошел Эдик. Ему предстоял небольшой подъем на Западный гребень - подъем, который выводил на правильный путь и который он сам не смог бы осилить. Я выдавал Эдику веревку, страхуя через скальный выступ. Влево прямо у наших ног была километровая отвесная стена, обрывавшаяся в кулуар Бонингтона. Сейчас мы видели там только черную бездну, начинавшуюся десятиметровым освещенным луной скальным юго-западным склоном. Он плавно переходил на северный склон Эвереста, более пологий на этом участке маршрута, - склон, по которому только что шли мы. Когда он скрылся за гребнем, следом пошел Володя.

Мы спешим вверх. Сначала нам встретились крючья и карабины, оставленные Володей, потом анорака, дальше кошки и рюкзак. Значит, идем по правильному пути. Последняя крутая сорокаметровая стенка позади. Под ней обнаруживаем кислородный баллон размером вдвое больше нашего, оставленный чьей-то экспедицией. Не переставая, сыплет на скалы снег. Без кошек мы не смогли бы пройти те участки скал, которые теперь уже позади. Простой путь начался на снежном гребне, ведущем к вершине. Опять идем одновременно по самому лезвию гребня, одна нога на южной, а другая на северной стороне горы. Временами останавливаемся, чтобы передохнуть от взятого нами бешеного темпа. Выйдя на простой и сравнительно безопасный путь, оглядываемся, ориентируясь на южную вершину Эвереста, которая справа от нас.

Вершину я почувствовал метров за сорок. Хотя до этого думал, что идти нам еще около часа. Южная вершина лишь немножко ниже главной.

На вершину выводит снежный склон. На самой верхней точке обнаруживаю кислородный баллон советского производства. Он наполовину утоплен в снегу. Сажусь около него, оседлав узкий снежный гребень, вгоняю в снег айсбайль и подбираю веревку, которая свободно, идёт от Сереги. Он выходит и останавливается возле меня. Я улыбаюсь под маской. Потом говорю:'"Все!"

Мы жмем друг другу руки. Но поверить в то, что стоим на вершине Эвереста, трудно - нет полного ощущения свершившегося, все получилось неожиданно легко и быстро..

На вершине у меня кончился кислород, нужно сменить баллон. Я снял рюкзак, отсоединил редуктор и подключил полный, стрелка показывает 180 атмосфер, этого вполне достаточно для спуска, даже при расходе 2 литра в минуту. Потом достаю из клапана рюкзака "Смену", Серега в это время настраивает "Рол-лей". Но аппарат замерз, и объектив не выдвигается. Мы начали фотографировать друг друга "Сменой". Чехол на ней из кожзаменителя - разлетается на куски от холода. Наш опыт ночного фотографирования оказался недостаточным. Когда в Москве тщательно проявили пленку, на отснятых нами на вершине кадрах ничего не удалось рассмотреть.

А сверху звезды размером с кулак, не переставая пульсируют, целые стаи их срываются и падают. Луна висит над самой головой. Снизу до высоты 8000 метров все затянуто грозовой облачностью, но освещенные лунным светом облака будто молоком залили Гималаи. Облака, молнии, горы, которые почти всегда мы видим снизу, теперь у нас под ногами.

Ради таких минут, ради желания познать себя, других, увидеть грань возможного мы и ходим в горы.

Уже около одиннадцати вечера. Нужно спешить вниз. Мы выпили немного компота и, сняв маски, несколько минут подышали атмосферой Эвереста. Я отрезал от фотоаппарата страховочную веревочку и привязал свой пустой баллон и баллон первой двойки к верхушке треноги, торчавшей из снега. Булавками мы прикололи к остаткам укрепленного на треноге флага вымпел и значок альпклуба "Донбасс", вымпел ЦС ДСО "Авангард" и значок - герб Харькова.

Полчаса пролетели незаметно. Мы пошли вниз. Дойдя до скал, остановились, чтобы взять на память несколько камней. На самой вершине их нет. Сейчас вершина снежная, установленная там в 1975 году дюралевая тренога засыпана снегом и подняла высоту Эвереста до 8850 метров.

Вниз мы шли по уже знакомому пути. Ветрозащитные костюмы покрылись ледовым панцирем. А на груди от вытекающего из маски конденсата образовался даже целый щит из льда. Веки без очков все время смерзались, склеивались инеем. Темными светозащитными очками сейчас положение спасти было невозможно, приходилось каждый раз открывать их рукой.

Внизу в лунном свете увидели первую двойку. Ребята двигались в противоположном направлении от пути спуска, если это вообще можно было назвать движением - один, задний, сидел на снегу, а передний просто шевелился, иногда переставляя ноги.

Путь спуска на этом участке уже был обозначен перильной веревкой, по которой мы ориентировались на подъеме. Но, видимо, условия и обстановка, в которых они совершали подъем, сейчас изменились. Обратная дорога стала для них неузнаваемой. Снег, ночь, усталость делали свое дело.

Мы начали кричать, чтобы они не двигались, а ждали нас. По дороге я подобрал кошки, крючья с карабинами и анораку Володи: на спуске они были необходимы. Дойдя до места, где мы на подъеме встретили ребят, я подобрал вторую пару кошек, оставленную нами. Серега привязал их к моему рюкзаку, чтобы не развязывать его. Рюкзак Балыбердина решили не брать - его спустит двойка, которая выйдет на восхождение утром, выбросив половину из нескольких килограммов камней. Все остальное они отдадут ему в лагере III, где догонят нас на спуске.

Мы спешим, но на сложных участках не забываем о страховке, и не напрасно: снег и темень сглаживают рельеф, скрывают мелкие уступы. Я иду вторым, местами закрепляя веревку для Сереги, по которой он быстро скользит вниз и, организовав в удобном месте страховку, принимает меня. Внизу подо мной метра на полтора снежная полка двухметровой ширины. Я прыгаю, кошки скрежещут на гладкой наклонной заснеженной каменной плите. Упав на спину, я съезжаю, упираясь руками в скользкую основу. Веревка натянулась на самом краю обрыва. Опоры под ногами уже нет. Нет и страха: почему-то уверен, что не улечу, что есть страховка. Так и случилось: Серега стоял заложив веревку за небольшой выступ. Выступ, в который, как он потом признался, сам не верил. Теперь я вспомнил эту плиту, которую проходил на подъеме, и как на ней скользили острые зубья стальных кошек, не находя даже маленькой шероховатости.

Подходит момент "стыковки". Ребята уже совсем близко. Северный склон уходит на несколько километров в Тибет, где работает сейчас американская экспедиция, которая в случае нашего срыва сможет найти что-нибудь от нас возле своих палаток в начале маршрута.

Но мы уже около знакомого, добитого мной на подъеме скального крюка и уходящей от него в темноту тонкой нити веревочных перил.

Ребята прошли выше этого места и теперь медленно подходят к нам. Без кошек им нужно быть предельно осторожными, хотя крутизна здесь и небольшая. Когда они подошли, появились спокойствие, уверенность в благополучном исходе штурма.

4 мая 1982 года заканчивается победой советской экспедиции над самой высокой вершиной в мире по самому трудному пути.

Я закрепляю нашу веревку, по ней спускается на всю длину Серега, за ним - Мысловский и Балыбердин. Потом они принимают меня с нижней страховкой. Местами приходится использовать старую, очень тонкую чужую веревку. Хорошо, что на подъеме мы добили все старые крючья и связали перебитые и протертые места. Был риск, и немалый, но иначе не спустишься, а ждать и медлить нельзя. Мороз усиливается, поднимается ветер, луна уходит за горизонт, за облака, а мы никак не можем обойти этот бесконечный "жандарм", выйти на сравнительно простой гребень, передохнуть. Мысловский все время скользит, повисает на веревке. Кошки надевать негде, да и некогда. Я упираюсь изо всех сил, чтобы меня не сдернули.

И вот мы на сравнительно ровном участке. Теперь до лагеря V путь только по гребню, никуда не сворачивая, но Эдик идти отказывается. Сел свесив ноги в сторону Непала, говорит, что ему и здесь хорошо. Оказывается, у него кончился кислород, и Серега отдает ему свой последний баллон с остатками кислорода. Я в это время надеваю на ребят кошки. Через, каждую пару минут приходится отогревать руки, кожа пристает к металлу, и вся процедура занимает у нас около получаса.

Теперь нужно как можно быстрей спуститься в лагерь V, потому что Серега остался без кислорода и может поморозиться, если мы задержимся.

Сейчас я иду впереди, выбираю путь. Серега несколько раз просит не спешить - я забываю, что темп у него теперь Не тот. Двойка следует за нами в связке: Мысловский - впритык к Сереге, а Володя замыкает. Иногда на крутых стенках мы организуем для них перила, как и до этого.

Луна прячется, настает полная темень. Лезу в пуховку за фонариком. Прохожу участки метров по десять и потом подсвечиваю ребятам. Собираемся вместе и опять начинаем все сначала. Каждый ожидает своей очереди идти, терпеливо замерзая, - других вариантов нет. Хорошо что гребень сравнительно простой. Всех колотит от холода. Так движемся около часа. Эдик жалуется на холод, у него прихватило руки, а о своих запасных рукавицах я забыл, да и доставание их из рюкзака отнимет много дефицитных минут. Скоро должен быть лагерь.

Даже небольшие участки Эдик проходит с трудом, медленно, жалуется, что Володя его держит, не выдает веревку. Начинаем ругать Володю, но он говорит, что веревка свободна. Оказывается, для Эдика это просто возможность для передышек, которые каждый раз затягиваются. Серега уговорами, силой и матом с трудом ликвидирует подобные задержки.

Сейчас главное - не проскочить, найти место, где нужно свернуть с гребня влево. Уже несколько предложений уйти с гребня было на похожих участках, а сверни мы не там, исход один, в такой ситуации уже не выпутаться никому.

Я хорошо помню то место. Вправо, на север, уходит пологий снежный склон, на котором при подъеме была видна чья-то старая, но еще хорошо сохранившаяся палатка. А влево спускается осыпной скальный склон, по которому лежал наш путь наверх. Не обращая внимания на всякие предложения ребят, не споря, высвечивая фонариком путь, иду вниз. Местами в снегу встречаю наши следы и радуюсь такой встрече, как маяку, который указывает путь к теплу, к дому. Для идущих сзади остаются мои следы и свет от фонаря, повернутого в их сторону при очередной моей остановке. Тогда идти начинают они. Серега верит, что я не заблужусь, а остальные полагаются на нас.

Рассвет наступает мгновенно. На востоке из облаков в зелено-голубом свете высвечиваются гиганты Гималаев.

Наш путь к лагерю V заканчивается. Я последним покидаю Западный гребень, закрепив на айсбайле веревку для ребят, по которой они проходят оставшиеся метры до начала перильной веревки, ведущей к палатке, а из палатки уже доносятся крики ребят.

Радости не было конца. Нас втянули в палатку, где тепло и есть питье, можно посидеть и отдохнуть несколько минут не двигаясь. Теперь Иванов и Ефимов засобирались на гору. У них тоже появился шанс. В двухместном пространстве палатки поместилось шесть человек. Хорошо, что мы накануне расширили площадку под палаткой. Но долго так продолжаться не могло. Мы вытесняли потихоньку готовую к штурму двойку на улицу.

Связались с "базой". Двойке дают "добро", и она уходит. В это время разуваем ребят, растираем им руки и ноги, даем таблетки, поим чаем. После порции таблеток и выпитого чая ребята засыпают.

Через пару часов начинаем расталкивать ребят. Здесь кислород только для них, и нам сидеть нет смысла, нужно терять высоту. Расшевелить их удается с большим трудом. Надеваем на них ботинки, кошки, опять поим чаем.

Бершов уходит вниз первым топтать дорогу, откапывать перила. Все занесено снегом, Следом отправляю Эдика, отдав ему свой "лепесток" для спуска по веревке. Как он будет своими пальцами заправлять в него веревку - пока загадка.

Заклеив перцовым пластырем палатку, которую мы прожгли только что, тоже ухожу вниз. Замыкает Володя.

Острые как ножи гималайские снежные гребни, по которым нам нужно идти, тянутся. до самого лагеря IV. Серега виден далеко внизу. Выходя из кулуара на гребень, он соскальзывает по заснеженному склону, но повисает на перилах. Теперь нужно быть еще более осторожным и аккуратным, чтобы не наломать дров.

5 мая 1982 года: Лагерь IV.

Сейчас мы в лагере IV, шли сюда четыре часа, а думали - будет больше. Эдик спит и тихо бредит. Ждем связи и двинем дальше. Рация у нас совсем в плохом состоянии - село питание, приходится греть его каждый раз на примусе, обернув влажной тряпицей, чтобы услышать или передать пару фраз.

Погода сегодня весь день плохая, сыплет снег, задувает ветер. Снизу к нашей двойке интерес минимальный, даже не спросили, когда точно мы взошли на вершину. Сейчас все озабочены состоянием Мысловского и Балыбер-дина. Володя начал отходить, бодрится.

Мы опять кипятим чай, уже в который раз за этот выход. Обговариваем тактику спуска в лагерь III. Это нужно осуществить загодя, по.тому что сюда поднимается двойка Валиев - Хрищатый, и мы им не должны мешать. Они поднимаются, чтобы осуществить свою мечту.

1983 г.