1983 г.

Ветер шевельнул тонкий перкаль палатки, стряхнув с полотна несколько холодных капель, и я окончательно понял, что проснулся. Сразу вспомнилось: сегодня идем в Географическую. Другой мыслью, тревожной, было подозрение на дождь. Прислушался. Нет, тихо. Просто на скатах осела влага от дыхания. Похоже, за ночь так и не подморозило, иначе б над нами висел иней.

Высвободил руку из теплого пухового спальника, отстегнул полог «серебрянки» — и чуть не задохнулся от вкусного стылого воздуха. Враз слетели остатки сна. Который час? В чернильной, едва разбавленной близким рассветом тьме силюсь различить стрелки на циферблате. Ага, половина шестого. Пора...

Миша сонно пробормотал что-то невнятное и выпростал голову из капюшона спальника.

— Ну что, не подморозило?

— Кажется, нет.

— Э-эх, блин, опять зальемся!

Стали потихоньку одеваться. В соседней палатке тоже зашевелились, заалел мутный свет фонаря.

Еще накануне было решено выйти из лагеря затемно, чтобы успеть пройти весь Нудный ход и дальше —до первого сифона, пока не начнет прибывать вода. Длина Нудного 600 метров, но сам он, узкий, извилистый, словно слегка растянутая пружина, изломан 199 поворотами, и меньше чем за час его, говорят, не одолеешь. К тому же вода...

Она донимала нас все дни, осложняя и без того нелегкие спуски под землю. А все оттепель... Снег, таявший на склонах гор днем и ночью, щедро питал ручьи, стекающие в пещеры, сочился, влагой по иссеченным стенам, частой капелью сыпал в подземных залах. Из-за воды штурмовой группе пришлось отказаться от прохождения Назаровской — 560-метровой каскадной шахты, одной из самых глубоких на Кавказе, хотя навеску веревок и лестниц вспомогательные группы довели уже почти до трехсотметровой отметки. Парни рассказывали, что в нижних этажах бушевали сплошные водопады. Слишком рискованным стало продолжать такое соперничество.

Но спуск в Географическую отменять никто не хотел. Напротив, пещеру берегли напоследок, словно гурманы, как самую красивую и интересную в районе Алекского хребта.

— Чертова сырость, — бурчит Миша, — носки нисколько не подсохли...

— Ну, ты хоть согрел...

Мокрая шерсть неприятно холодит тело, приближая озноб. В спальник для просушки я давно ничего не беру: так хоть останется убежище, где можно отогреться в сухом. Сейчас стоит выбраться из палатки, надеть никогда не просыхающие сапоги, и начнется тряска «святого Витта», от которой спасение лишь у костра или в работе. Кстати, в лагере кто-то уже занялся делом — слышны сочные удары топора, у огня колышутся темные фигуры дежурных. «Молодцы, не проспали...»

В отсветах пламени дружно, почти без разговоров, хлебаем горячий суп из концентратов, грея пальцы о жестяные миски. Позвякивают ложки, хрустят на зубах сухари. Потом, растягивая удовольствие, неспешно пьем крепкий чай. Тут уж никто не может торопиться: пока последний не насытится обжигающим бодрящим напитком, не будет никаких распоряжений о выходе.

...В лагере мы уже вторую неделю. Это обычные спелеологические сборы, учеба, собравшая в зимние каникулы десятка три энтузиастов подземных путешествий. И Географическая, как и большинство других пещер в районе хребта Алек на побережье Западного Кавказа, не относится к неисследованным. Полигон давно используется спелеологами для тренировок, отработки нового снаряжения, техники спасательных работ. Периодически, летом или в зимнее время, проводят здесь обязательную лагерную подготовку спелеологов клубы Москвы, Киева, Свердловска, Тбилиси и других городов.

Конечно, для большинства участников кавказские карстовые пещеры почти столь же загадочны, как и вообще любое первопрохождение, — ведь многие здесь еще не бывали. Ну, разве что меньше будет волнения, напряженности: все-таки пещеры обследованы. Однако трудностей от этого не уменьшается. В пещерах вообще надо быть готовым к любым неожиданностям, особенно в оттепель. Да, вот он, кавказский южный климат... Мы приехали — горы щедро укутаны снегами, но день-два, и установилась такая теплынь, что сугробы таяли прямо на глазах. Вся вода, конечно, в пещеры. И спуски резко усложнились.

...Постукивает чья-то каска в рюкзаке, под ногами хлюпает снежное с грязью месиво. Пока шли, совсем рассвело. Вершины могучих буков над нами зажглись золотым огнем, вдали в синей дымке поднялись белые стены Большого Кавказского хребта. Невольно засматриваешься на острые изломы скал, резко очерченные ночными тенями.

— Пришли... — Шурыгин сбрасывает на снег рюкзак с мотками капроновой веревки. — Теперь одеваться: солнце вон уже где...

Вокруг остатков кострища разложены рюкзаки, каски, фонари. Помогая друг другу, влезаем в тугие резиновые гидрокостюмы, сверху надеваем штормовки, изодранные о камни комбинезоны. Без «гидров» в этих пещерах долго не походишь.

Зато мне близок и понятен повышенный интерес моих товарищей к исследованию именно вертикальных пещер, требующих недюжинного альпинистского мастерства, технических навыков, ловкости и силы. Привыкнуть к черным безднам подземных пропастей, по-моему, невозможно, но почувствовать их своеобразный вкус, настоенный на остроте риска и преодолении естественного страха, способны многие. Вертикали требуют тяжкого труда, но и дают более полную гамму ощущений, делают памятнее победы, к тому жу залов, галерей, всевозможных красот там встречаешь подчас больше, чем в легкодоступных полостях.

— Проверить свет, взять запаски. — Шурыгин придирчиво осматривает снаряжение каждого. Негромкий, деликатный в повседневном общении, он умеет быть требовательным и жестким, когда касается работы. — Первыми идут Борис и Володя, замыкающим — Игорь. Ты все понял, Игорь? — Шурыгин внимательно смотрит на высокого худого парня с копной длинных соломенных волос.

— Понял, чего там... — вяло бурчит тот.

— Пошли!

По одному, вперед ногами, нащупывая уступы в камнях, исчезаем в узком лазе входа в Географическую. Сразу же под сводом на нас обрушивается настоящий ливень. Капли звучно шлепают по каскам, по штормовкам, пенистым ручейком сбегают с уступа на уступ. Спуск довольно крут. Фонари мечутся по стенам, выхватывая из тьмы огромные нависающие глыбы, ненадежную вязь осыпавшихся камней под ногами. Оттуда, из широкой щели, куда уходит живая цепочка огней, тянет холодом и сыростью: верный признак огромной пещеры. Каменные завалы, крутые полутораметровые ступени следуют одна за другой. То и дело каска ударяется об острые выступы, изломы известняка. Бурлящий ручей, по руслу которого мы идем по колено в воде, уводит вниз. В одном месте неожиданная заминка.

— Что там?

— Крутой обрыв, метров семь. Делают навеску...

— Подержи транспортник, потом сбросишь мне, — говорит Михаил, перехлестывая через спину мокрый конец веревки, когда подходит его очередь идти. — Смотри, только осторожнее: там вспышка и фотоаппарат.

Эх, снять бы этот спуск по острому гребню иссеченного водой известняка рядом с ревущим во мраке водопадом, струи которого обдают порой с головы до ног!

Но в тесном колодце не развернешься, да и брызги со всех сторон.

Затем мы еще несколько раз, уже без веревок, спускаемся в распоре по трех-четырехметровым обрывам, упираясь спиной в одну, ногами в другую стену и заботясь лишь о том, чтобы ступни вдруг не сорвались с мокрого камня.

...Нудный полностью оправдывал свое название. Иначе и не назовешь эту тесную извилистую щель с нескончаемыми резкими поворотами. Ход выматывает уже через первую сотню метров. Продвигаться здесь можно только боком; голова неестественно вывернута к плечу, и от этого шея напряжена и начинает ныть, как ни старайся хоть чуть сменить позу. Очень мешают аккумулятор лампы на боку и запасной фонарь в кармане штормовки, который твердым колышком, так, что не вздохнуть, втыкается в ребра на крутых поворотах. Противно поскрипывает резина гидрокостюма, жестяным шорохом шелестит брезент штормовки. Потом, внизу, я обнаружил, что после Нудного на куртке не осталось ни одной пуговицы, даже на рукавах срезало.

Подобные ходы — не редкость в пещерах. Они встречались здесь в Примусной, в Школьной, которые перед этим исследовала наша группа. Но там они попадаются отдельными отрезками — «трамваями» и по сравнению с мытарствами Нудного остаются приятным воспоминанием.

— Половину прошли, как ты думаешь? — раздается голос Мищи, когда в одном из поворотов я натыкаюсь на что-то мягкое. Посветил фарой; Миша полусидит на каменной полке, выключил свет, тяжело дышит.

— Отдыхаешь?

— Ага, вспотел малость с этой аппаратурой. — Он ткнул резиновый мешок. — Ну, если это треп про натеки! По мне, уж лучше по Клоаке в Школьной пару раз проползти, чем здесь продираться!

Вообще-то я с ним не согласен, хотя Школьную помню хорошо, особенно тот ход с неблагозвучным названием... Там в одном месте после узкой промоины было приличное расширение, в противоположной стене которого на уровне пола виднелось небольшое арочное отверстие. Под ногами сочно чавкала глина, залитая поверх мутной водой. «Сюда, сюда, — отметая последние сомнения, указал рукой на отверстие Шурыгин.—Крещение спелеологов — знаменитая кавказская Клоака! Лучше не бывает!»

Я сгибаюсь в три погибели, чтобы втиснуться под низкий свод дыры, но это никак не удается и приходится ложиться прямо в холодную грязь, температуру и дискомфорт которой тем более ощущаешь, что на сей раз мы без гидрокостюмов. «Ничего, здесь грязь чистая, целебная! — смеется вслед Шура. — Только волну не нагоняй!» И ты ползешь, подтягиваясь на руках, весь в липкой глине, обдирая локти и колени об острые камешки, все эти тридцать метров, чтобы потом, через несколько сотен метров, неотвратимо убедиться: и эта пещера, как и все другие, не ведет к центру Земли, а всего лишь выклинивается в узенькую, в ладонь шириной, щель — конец, к которому так долго и трудно стремился.

И все же это не умаляет победы. Победы, ощущение которой придет значительно позже, когда будешь рассказывать последователям о загадках пройденного лабиринта или однажды увидишь весь путь, нарисованный на кальке, на своем рабочем столе...

— Оставь транспортник, — предлагаю Мише.

— Да ладно, на обратном пути поможешь. Пошел я...

Он, как пловец, глотнул воздух и исчез за поворотом. Еще некоторое время слышалось его дыхание, стук каски о выступы — затем все стихло.

Я отдыхаю, прикрыв глаза от усталости, прислушиваясь к невнятному шепотку ручья где-то в теснине под ногами. «Пора», — сказал себе и поднялся. И не понял, что это так крепко ударило по каске, почему стало темно. «Тьфу, черт! Откуда здесь выступ?» Пытаюсь наладить свет, верчу переключатель, дергаю шнур — бесполезно. Мгла такая, точно ослеп. «Перегорела лампочка», — догадываюсь. Достать запасной фонарь, нащупать кнопку — секундное дело, но... под пальцами глубокая вмятина на месте кнопки.

Попытки выправить ее, всевозможные манипуляции с металлическим цилиндром ничего не дали. Разбирать же на ощупь отказавшую фару не решаюсь: система самодельная, мне не знакома—можно напортить еще хуже. Остается ждать. Сзади Сергей и Игорь. Мишу уже не докричишься: звуки вязнут в этом лабиринте, точно в вате.

Любопытно... Что, если б все это было по-настоящему, без надежды на помощь? Можно ли выбраться отсюда без света? Попытаться? Но вниз идти не решаюсь. Неизвестно, что там. Любой уступ, пусть хотя бы метрового отвеса, может оказаться роковым. Значит, только назад, вверх по руслу ручья. Осторожно распрямляюсь в тесной щели. Руки перед собой, ощупываю шероховатую влажную стену. Шаг, другой. Левая ладонь упирается в камень: стена кончается, точно перегородили ход. Ага, здесь резкий поворот... Медленно, по сантиметру, вписываюсь в изгиб галереи. Каска не проходит, заклинивает между камнйми. Тянусь выше — то же самое, пригибаюсь — как будто свободнее. Еще шаг, еще... И едва не теряю равновесия, натолкнувшись на преграду. Левая рука сорвалась в пустоту, правой, отчаянно, ломая ногти, скребу по щербатой стене.

Ступенька, вымытая водой. Невысокая, до колена. Можно встать, но что там, над головой? Ну и мрак... Нет, подняться все-таки надо, что же сразу отступать?.. Ставлю ногу, осторожно поднимаюсь, оперевшись руками о камни. Вроде обошлось. Шаг правой ногой — и тотчас сильный, до зубного лязга, удар по верху каски. Какой-то карниз. «Все нормально, а ты чего ожидал?» Еще некоторое время опасливо продвигаюсь вперед и вдруг чувствую усталость от чрезмерного напряжения. «Ладно, хватит экспериментов», — решаю про себя.

А можно было б выбраться? Не знаю. Впереди долгий, незнакомый из-за темноты путь, несколько водопадов, тот семиметровый обрыв... Каждое из препятствий могло оказаться без света непреодолимым. Но, вероятно, выбраться все же удалось бы, пусть даже счет времени пошел бы на сутки. Вот только насчет седых волос... Рассказывают, что в подобных случаях это чуть ли не обычное явление. Умирать никому не хочется, а медленно умирать во мраке, наверное, страшнее.

...Дальнейший путь по трещине-ходу проделываю в соседстве с Серегой. Снова боком, и снова перед глазами щербатая, точно в оспинах, стена, плеск воды под ногами, пот, стекающий со лба. Но теперь в отчетливости каждой трещинки, скального излома, в самом пучке яркого света для меня заключены какие-то особенные уют и спокойствие.

Вскоре ход вывел нас в обширный, высокий и гулкий Глиняный зал. Там почти вся группа. Зал впечатляет. Его очертания теряются во тьме, и лишь свет нескольких фонарей в одно место позволяет рассмотреть своды, иссеченные трещинами и изломами. Бросаются в глаза натеки в разных углах пещеры, каменные сосульки, толстые колонообразные сталагмиты. Михаил уже начал фотографировать. Яркие магниевые вспышки то и дело озаряют зал. Враз забыты тяготы пройденного пути, новые и новые скульптуры привлекают внимание.

Мы разбрелись в разные стороны зала, отыскиваем закоулки с наиболее удивительными каменными творениями. Да, ради этого можно преодолеть и Нудный!

— Ребята, заканчивайте, дальше еще интереснее! — кричит кто-то.

— Миша, Сергей, проследите, чтобы народ не задерживался. Мы пойдем до первого сифона. — Шурыгин подзывает парней из штурмовой группы.

У штурмовой группы, в которую помимо Шурыгина входят Борис и Володя, задача не очень сложная — исследовать сифон до первого колодца. Путь достаточно известный по описаниям, но на этом промежутке, длиною в несколько десятков метров, якобы замечено какое-то ответвление. Его-то и следовало обнаружить. Вдруг начало интересного хода? Мало ли в спелеологии случаев, когда скромные лазейки открывали неведомое, удивительное... Однако предстоящая разведка осложнялась большим количеством воды.

Просторный покатый тоннель уводит вниз. Идем по колено в черной бурлящей воде, осторожно ощупывая дно. В иных местах воды по пояс, она образует в каменных чашах небольшие озерца. Но вскоре все внимание поглощают новые, сказочно богатые изваяния. То белые, почти прозрачные, то желтые, как церковные свечи, свесились с потолка тонкие иглы молодых сталактитов. В углах под низкими сводами ощетинились известняковые сосульки, волнистые каменные драпировки застыли на карнизах, образуя причудливые занавеси. Один натек, похожий на хрустальную люстру, особенно необычен. Сколько же лет трудилась природа, создавая эти скульптуры? Карстоведы установили, что сталактиты нарастают в среднем на пять десятых миллиметра в год... Значит, этой тонкой сосульке уже за пятьсот лет, а почтенному сталактиту в дальнем углу, считай, полтора тысячелетия! Поневоле с осторожностью осматриваешь такие подземные залы-музеи. Здесь материализовано само ВРЕМЯ...

Не заметили, когда подошли штурмовики. Скупо рассказали, как лезли под водой, хватая воздух в пазухах под сводами. Продвигаться было трудно: много воды, течение — всё осложняло осмотр. Ответвления не обнаружили, но утверждать, что его не существует, тоже нет оснований. Значит, до следующего раза...

— Ребята, а где Игорь? — хватился кто-то. Действительно, его не было.

— А в Глиняном он был? Кто видел последним? — обеспокоился Шурыгин.

— По-моему, он хотел там сходить к водопаду, — откликнулась Лена, единственная среди нас женщина. — Я говорила, чтобы не задерживался.

Похоже, она чувствовала себя виноватой.

— Придет! Здесь заблудиться-то негде,— высказывается Володя, но тревога уже закралась в сердца.

— Возвращаемся в Глиняный, а нет — будем искать, — решает Шурыгин.

В Глиняном разбиваемся попарно, чтобы исследовать все ответвления пещеры. Волнение, точно в предчувствии беды, заставляет внутренне собраться, забыть про усталость.

Мы с Леной пробираемся к водопаду, который находится метрах в ста от зала. Проход к нему настолько тесен, что рассчитывать на скорое возвращение не приходится. «Сидит, наверное, где-нибудь, как я, без света», — думаю по дороге.

Но вот и водопад. Его гул доносится за добрый десяток метров. Полноводный, точно стеклянный, тугой поток низвергается с высоты, проследить которую не удается из-за недостаточного освещения.

Вдруг Лена сильно дергает меня за рукав штормовки: «Смотри!» Гляжу на стену, у которой только что стоял. Ничего не понимаю. Стена как стена, какие-то белые пятна на ней...

— Камни...

Только теперь до меня доходит происхождение пятен на мокром известняке. «Свежие, совсем недавно выбиты...» И холодею от внезапно пришедшей мысли — камнепад! Шаг, другой — в черный круговорот под водопадом. Фу-у, гора с плеч... Чаша озерка неглубокая, дно легко просвечивается фарой. Но потом, долго не унимается противная дрожь в пальцах.

...В Глиняном собрались все. Игоря нет. Остается одно: он пошел по Нудному. Но почему? Ошибся ходом? Испугался чего-то? у Вновь пробираемся на выход. Группа рассредоточилась, идем с интервалом, чтобы при необходимости быстрее вернуться в узловой зал. Последними, через полчаса, пойдут Шурыгин и Володя.

От напряженного лазания жарко. Пот заливает глаза. На ходу пригоршнями черпаю студеную воду, пью и пью глотками, нр жажда не унимается. В одном месте, Довольно далеко: от выхода, будто дымком пахнуло, знакомым земным дымком. Вдохнул снова... Нет, наверное, показалось. Но надежда уже окрепла.

...Игорь ждал нас у костра. Курились синими зыбкими струйками головешки, парком подернулся в «шулюмке» крепко заваренный чай. Ребята молчали. С трудом сдирали мокрую резину гидрокостюмов, поругивали Нудный, отмечая новые дыры на комбинезонах, не досчитываясь пуговиц. На холоде от пропотевших свитеров исходил пар, жестью твердел мокрый брезент штормовки.

Только сейчас заметили, что солнце уже уходит за ближайшие сопки и синие тени наползают из распадков.

Игорь тоже ничего не говорил и не объяснял. Видимо, чувствовал свою вину, и оправдываться было нечем. Подходили парни из пещеры и тоже ни о чем не спрашивали.

— Вообще-то у нас в альплагере за такие штучки давали горячих по одному месту. Мокрым кедом, — не выдержал Борис.

— Надо бы...— вяло откликнулся Шурыгин. И всё. Пили чай, передавая литровую кружку по кругу. За чай никто его не благодарил.

...Шурыгин сидел под навесом из жердей, приспособленных под лагерную сушилку, и неотрывно глядел в огонь. Синими язычками дрожало пламя над углями меж толстых бревен, мерцавших в глубине живым красным жаром, черные тени от развешанной одежды колыхались вокруг на белом снегу. Лагерь отходил ко сну.

— Шура, почему ты в Географической поставил Игоря замыкающим? Ведь парень-то ненадежный, — решился я задать мучавший меня вопрос.

Шурыгин усмехнулся:

— Потому и поставил. Помнишь Примусную? Ну вот... А я хорошо знаю, что именно ему поручили взять транспортник из последнего колодца. И что из этого получилось?

В полутьме не видно, как краска заливает мне лицо. Тогда после восьмичасового лазания по пещере с многочисленными «шкуродерами», каскадами обрывов, «калибрами», которые можно было преодолеть лишь на выдохе, мы наконец выбрались на поверхность и, совершенно обессиленные, наслаждались дневным светом, прекрасной видимостью и воздухом, напоенным запахом прелого листа, талой земли.

И тут выяснилось, что внизу, в последнем колодце, остался транспортный мешок с карабинами, скальным молотком и связкой капронового шнура. Выходит, кому-то надо проделать вновь весь тяжкий путь...

— Вспомните, кому я поручал забрать транспортник, — сказал Шура и в упор посмотрел на Игоря.

— А почему я? — ощетинился тот,— Не знаю, когда ты говорил. Кто оставил, тот пусть и лезет. И вообще, что в нем ценного?

— Бросать можешь свое, а это клубное снаряжение, не ты его наживал, — жестко оборвал его Шурыгин. — Ладно, кто пойдет со мной для страховки? Ну, добровольцы?

Все молчали, пряча глаза. Страшил знакомый до мелочей путь в лабиринтах. Ужасный путь.

— Я пойду, — не выдержал затянувшегося молчания Володя, и, по-моему, каждый после его слов облегченно вздохнул. «Свет у меня ни к черту, батареи совсем сели» — думал я по дороге в лагерь, выискивая обстоятельства в самооправдание. Но, видимо, Примусная не верила в них, колет теперь...

— После Примусной присматривался к Игорю, — продолжал Шура, — думал, новичок, мало ли что... Устал, нервы... Но здесь другое - характер, сущность. Захотел — не пошел. Может быть, струсил... Но в спелеологах он не задержится. По-моему, он и сам это понял, еще после Примусной, а Нудный только добавил... И дело не в том, что, допустим, не нравятся пещеры! Не каждый, я согласен, находит в них привлекательность. Но оставайся человеком, дави в себе гада, если он завелся в душе! Жить-то среди людей... Вообще, знаешь, у меня какое-то предубеждение к таким феминизованным, с локонами. Слишком много занимаются собой. И не вглубь, а по поверхности, а это, считай, всё: закралась плесень-появится и гниль. Если ничего не захочет понять...

Мы долго молчали, думая каждый о своем. Тишина. Яркие крупные звезды, каких не бывает у нас на равнине, сияли в вершинах огромных буков, подпиравших черное в блестках небо своими обнаженными могучими ветвями. Спать не хотелось.

1983 г.