На залитой солнцем поляне, среди прекрасного соснового леса, рядом с турбазой Тегенекли, находилось красивое двухэтажное здание гостиницы «Интурист». С директором ее, Женей Вавиловым, у меня были самые приятельские отношения. Как-то Женя предложил провести зиму 1934/35 года на высоте 3200 метров, занимая, по его шутливому выражению, должность «зимнего директора» филиала на «Кругозоре».

В начале 1935 года ожидался приезд иностранных альпинистов, и возможность совершить зимнее восхождение на Эльбрус меня очень прельщала.

Без колебаний я принял его предложение. Женя поехал в Нальчик согласовывать мою кандидатуру с управляющим Кабардино-Балкарским агентством «Интурист» М. Г. Бурлаковым. Вернувшись, он сообщил, что кандидатура одобрена и с первого октября я должен приступить к работе по подготовке к зимовке. Женя обрадовал меня и другой приятной новостью: в Нальчике он договорился с уполномоченным ОПТЭ Н. Е. Новиковым, который к первому ноября обещал прислать на «Кругозор» и своего «директора»! Точнее зимовщика, москвича Андрея Петрова. Итак, все устраивается лучше, чем я предполагал: мне не придется находиться всю зиму одному — нас будет двое!

Из Тегенекли на «Кругозор» предстояло забросить продукты, дрова, различный хозяйственный инвентарь и керосин для освещения. На все это ушел почти весь октябрь. Я один сопровождал трех навьюченных ишаков. Эти незаменимые в горах, трудолюбивые, хотя и очень упрямые животные, которых в шутку называли «горными фордами», за короткое время перевезли несколько тонн груза. Последним рейсом доставлялся «культинвентарь» — книги, батарейный радиоприемник, музыкальные инструменты, патефон с набором современных пластинок, шахматы, шашки, домино и прочее. Не забыли и альпинистское снаряжение, свитеры, ватные костюмы, полушубки, валенки и зимние транспортные средства — лыжи «Телемарк» с полужесткими армейскими креплениями типа «Божко».

Вместе с моим новым знакомым — зимовщиком военной турбазы РККА Павлом Уфимцевым восстанавливаю порванную полевую телефонную линию между Терсколом и «Кругозором» (ее навели еще летом армейские связисты для нужд своей альпиниады), а затем, распрощавшись с оставшимися внизу друзьями, поднимаюсь к себе на «Кругозор» и приступаю к оборудованию зимовки.

Как Робинзон, только высокогорный, начинаю с подробного осмотра помещения, обнаруживаю, что здание имеет массу щелей. В некоторые из них можно «наблюдать природу». Это открытие меня очень огорчило, и так как я не собирался отапливать окружающие склоны, решил обить стены и потолки жилой комнаты матрацами, в изобилии имевшимися на «Кругозоре». Подобный способ «утепления», хотя и не украсит помещение, но он единственный, и поможет сохранить хотя бы минимум тепла в зимние дни.

Особенно пришлось повозиться с обивкой потолка. В душе я частенько поругивал еще не знакомого мне Андрея, запаздывающего со своим появлением на «Кругозоре».

Наконец закончил и эту работу. В комнате, предназначенной под жилье, весело потрескивают дрова в большой чугунной плите, с большим трудом втащенной мной в дом с улицы, где была летняя кухня. Пол чисто вымыт и блестит. Наши постели — деревянные топчаны — аккуратно застелены, и на каждой возвышается гора подушек. На столе стоит радиоприемник БИ-234, из репродуктора разносятся звуки популярных мелодий. В соседней холодной комнате, отведенной под кладовую, аккуратно разложены всевозможные продукты. Дрова уложены в коридоре, и в долгие зимние дни их не придется вытаскивать из-под снега. Проверив готовность зимовки, я остался доволен результатом осмотра. Теперь можно и отдохнуть — зима не застанет врасплох.

Неожиданно зазвонил молчавший несколько дней телефон. Звонил Паша Уфимцев. Он и раньше хотел связаться со мной, но это не удавалось из-за порванной линии, а вот теперь он ее исправил. После взаимных приветствий Паша сообщил, что Андрей уже приехал в Тегенекли и завтра вместе с ним придет на «Кругозор». Я очень обрадовался окончанию одиночества и с нетерпением ждал следующего дня.

В начале ноября стояли солнечные безветренные дни. О скором наступлении зимы пока напоминали лишь сильные ночные заморозки да покрытые не тающим уже снегом окружающие склоны. Во второй половине дня с юго-запада, из «гнилого угла», поползли облака, сначала очень высокие и редкие, по вскоре они уже задевали за крышу «Кругозора» — облачность резко снизилась и уплотнилась.

Солнце скрылось за облачной пеленой, сразу стало очень холодно, временами сыпалась снежная «крупа» (подобие мелкого града). Несмотря на столь резкое изменение погоды, я надеялся, что она позволит Павлу и Андрею добраться до «Кругозора». Поговорил по телефону с Павлом, он также волновался о завтрашнем дне, по надеялся на лучшее. Несколько успокоенный этим разговором, послушав по радио о том, что творится на белом свете, я улегся спать.

В середине ночи был разбужен сильным завыванием ветра, под напором которого все здание дрожало мелкой дрожью. Ветер усиливался с каждой минутой и, вскоре достиг ураганной силы. У меня возникло опасение, что дом будет сброшен в обрыв, несмотря на стальные растяжки, которыми он был прикреплен к земле. Попытался выйти и посмотреть, что творится снаружи, но не тут-то было! Дверь не поддавалась. В короткую минуту затишья все-таки удалось ее приоткрыть и выглянуть — снаружи все вертелось и кружилось в бушующей снежной буре.

О завтрашнем приходе Андрея и Павла нечего было и думать. Хотел поговорить с Павлом, но дозвониться не мог — телефон упорно молчал, очевидно, буря порвала провода. Попытался уснуть, решив, что утро вечера мудренее, но сон упорно не шел. Наконец забрезжил желанный рассвет. Но утро и наступивший день не принесли ничего нового — погода не только не улучшилась, но становилась все хуже и хуже. Я решил растопить плиту и приготовить себе что-нибудь горячее, но увы! Она не хотела гореть! Дым лез в помещение, потому что ветер крутил и гнал его назад в дом. Моя надежда на «горячее», а заодно и на тепло угасла. Термометр, висящий на стене, показывал, что в комнате 12 градусов... мороза! Что и говорить, это была не совсем подходящая температура для жилья. Пришлось облачиться в полушубок, валенки, надеть побольше теплых вещей и терпеливо пережидать бурю!

Только на восьмой день совершенно неожиданно прекратилась эта свистопляска. Вновь засияло яркое, но уже не греющее зимнее солнце. Раскалив докрасна плиту и нагрев помещение, насквозь промерзшее за дни непогоды, я с величайшим наслаждением напился горячего чаю, о котором мог лишь мечтать в непогожие дни, и постепенно начал снимать с себя опостылевшие за эти дни полушубки, свитера и прочие теплые вещи, пока не оказался лишь в трусах и майке. Сидя в тепле и «балуясь» горячим чайком, я испытывал непередаваемое блаженство.

Дом занесло снегом, свет в окно проникал откуда-то сверху. С большим трудом выбравшись наружу, прорыл в снегу проход и выбрался на поверхность. Да! Именно на поверхность! Я стоял на уровне... крыши. Все кругом белым бело от снега. Моя первоочередная задача — очистить окно. «На сегодня хватит» — сказал сам себе после двухчасовой работы и полез вниз, в комнаты! Впервые после восьмидневного перерыва сварил отличный суп и нажарил картофеля. Во время приготовления обеда частенько с опаской поглядывал на плиту — вдруг она опять не захочет гореть! К счастью, этого не случилось.

К вечеру снова выбрался наверх уже с лыжами, но передвигаться на них по рыхлому снегу приходилось с большим трудом, лыжи вязли почти на полметра, а идти без них было вообще невозможно. Итак, пока снег не уплотнится и не осядет, на что понадобится минимум пять дней, подняться ко мне невозможно. Приход Андрея откладывался на неопределенное время. Ну что же, придется ждать!

На четвертый день снег настолько осел, что удалось прорыть глубокие траншеи к особо нужным местам, и в частности, к моему «наблюдательному пункту», то есть к обрыву, с которого открывался вид на поляну Азау. От тропинки, по которой я недавно ходил с ишаками, не осталось и следа. Телефонные провода, некогда связывавшие меня с «внешним миром», также были засыпаны и, конечно, порваны. До боли в глазах просматривал весь путь, по никого не видел — девственная белизна нигде не была нарушена лыжными следами Павла и Андрея.

Как-то под вечер, возвращаясь с «наблюдательного пункта» и случайно взглянув на Эльбрус, увидел на леднике Малый Азау какие-то точки. Внимательно присмотревшись, ясно различил две фигуры, спускающиеся на лыжах и оставляющие после себя глубокие снежные борозды. Нет никакого сомнения — это идут зимовщики метеостанции с «Приюта девяти».

Бросившись в дом, поставил на горячую плиту чайник и приготовив пищу для гостей, отправился на лыжах навстречу спускающимся друзьям. Вскоре мы пожимаем Друг Другу руки. Коля Гусак и Саша Горбачев шли на почту, находящуюся в километре от Тегенекли, за корреспонденцией.

На «Кругозоре» после осмотра помещений зимовки гости были приглашены к столу. Все уселись, и я торжественно снял покрывало, закрывавшее яства. Изумленным глазам ребят предстали копченая колбаса, ветчина, паюсная икра, сыр, рыбные консервы высших сортов, белый пышный хлеб (моей собственной выпечки!) и графин с «дедушкиным» квасом.

Громкими аплодисментами приветствовали гости нашего общего друга — Женю Вавилова, снабдившего зимовку такими отличными продуктами! После ужина стали делиться впечатлениями о недавней непогоде. У них не горела плита, но было менее холодно, так как отапливались керосиновыми лампами «Молния». Пять раз в сутки снимали метеорологические наблюдения. Приходилось ходить к метеобудкам, держась за канат, натянутый от здания. Ветер достигал такой силы, что временами буквально валил с ног. Частенько вылезали наружу через специальный люк в крыше, так как все здание утопало в снегу. На наблюдения в обычную погоду тратится всего десять — пятнадцать минут, а в те дни на это уходило около часа. Ураганный ветер порвал антенное хозяйство, и радиосвязь была полностью нарушена. Знаток этих мест Коля Гусак сказал, что такого бурана не наблюдалось много лет.

Я слушал с большим вниманием, представляя себе, как трудно было им в те дни, с чем впоследствии сам познакомился на практике. Беседовали долго и улеглись спать только далеко за полночь.

Друзей провожал утром. Коля обещал разыскать Андрея и привести его на «Кругозор». Около часа я наблюдал за их спуском на поляну Азау. Столько после того, как их маленькие фигурки скрылась в далеком лесу, покинул свой «наблюдательный пункт» и вошел в дом. Как пусто стало после ухода друзей! Снова один. Но теперь уже ненадолго — через два-три дня ребята вернутся из Тегенекли и «притащат» с собой Андрея.

В последних числах ноября, во время несения «очередной вахты», наконец увидел четыре маленькие фигурки, выходившие из леса на поляну Азау и медленно движущиеся по направлению к «Кругозору». Это могли быть только мои недавние гости и Павел с Андреем.

На душе сразу повеселело. Надев лыжи, поехал им навстречу. Спускаясь, еще издали заметил, что они идут с большими, очевидно, тяжелыми рюкзаками. Сразу узнал Андрея, отличавшегося от ребят высоким ростом. Меня увидели, остановились и, сняв с плеч свою ношу, стали дожидаться, когда я подъеду. После взаимных приветствий и знакомства с Андреем все направились к зимовке. Идти на подъем с грузом было очень трудно, и хотя мы продвигались большими зигзагами, лыжи сильно скользили и «отдавали» назад. Во время очередной остановки для отдыха Коля посоветовал обвязать их репшнуром (альпинистская вспомогательная восьмимиллиметровая веревка). Мы это сделали, и лыжи уже не скользили назад даже на очень крутых подъемах. Подниматься сразу стало легче. Наконец добрались до «Кругозора» и с большим удовольствием сбросили с плеч опостылевшие рюкзаки.

В доме тепло и уютно. Приятно после мороза сидеть у весело гудящей печки. Андрей принес коротковолновую приемо-передающую радиостанцию 6-ПК, которой его снабдил радист ОПТЭ Виктор Ломако для связи с Нальчиком. Я сначала очень обрадовался, но, как оказалось, преждевременно: батарей для рации нет, их обещали дать позднее. Разочарованно посмотрев на бесполезную пока радиостанцию, я отнес ее в кладовую, где она и простояла всю зиму — батарей так и не дали.

В завершение Андрей извлек из рюкзака какой-то плоский пакет. Это была фотография, на которой он запечатлен вместе с белокурой девушкой. Портрет Андрей повесил над изголовьем своей кровати. Коля, спокойно смотревший на распаковку, вскочил, подошел к портрету, снял его и, несмотря на протесты хозяина, громогласно прочел надпись на обороте: «Дорогому Андрею от Люды!»

Андрей вскочил и, покраснев до ушей, вырвал портрет из Колиных рук и повесил его на прежнее место. Воцарилось долгое молчание, после которого Коля, вздохнув, промолвил:

— Напрасно ты краснеешь, Андрюша, у каждого из нас есть любимая девушка. Вот придешь к нам и увидишь много портретов близких и любимых.

На следующее утро, проводив ушедших на «Приют девяти» Колю и Сашу, а также Павла, спускавшегося в Терскол, мы с Андреем остались вдвоем.

Потекли однообразные дни. Погода в основном стояла хорошая и только изредка нарушалась снегопадами и метелями. Перепилили и аккуратно сложили в коридоре все имевшиеся у нас дрова, более тщательно расчистили дорожки, привели в «божеский вид» замусоренную за лето гостиницу «Интурист», расчистили от снега и обложили камешками могилы погибших на Эльбрусе—Алеши Гермогенова, умершего от паралича сердца во время прошлогодней попытки совершить первое зимнее восхождение, альпиниста Зельгейма, замерзшего на седловине, и немецкого альпиниста Фукса, сорвавшегося на предвершинном склоне западной вершины. Набрали «альпийских роз» — вечнозеленых рододендронов и, сделав из них венки, повесили на большие чугунные ледорубы, специально отлитые «Интуристом» вместо памятников погибшим.

Во всех этих работах, отнявших у нас немало времени, принимал деятельное участие наш маленький песик, прозванный за буйный нрав Чудаком! Его Андрей принес из Терскола в рюкзаке. Впоследствии собачонка настолько привыкла к своей необычной кличке, что ни на какую другую не желала отзываться.

По вечерам мы занимались самообразованием, рассказывали друг Другу разные истории из личной туристско-альпинистской жизни. Очень часто ходили на охоту за горными индейками-уларами, и когда возвращались с добычей (что было очень редко!), устраивали пиршество. Под скалами «Кругозора» индеек было очень много, они гнездились в неприступных местах, были очень чуткими и днем не подпускали к себе на близкое расстояние. Мы подбирались к ним в темноте на рассвете и стреляли по ним из малокалиберной винтовки.

Большую часть дневного времени занимались горнолыжным спортом. В то время Андрей обучил меня управлять лыжами, подчинять их себе, а не нестись на них сломя голову, куда им вздумается. Естественно, результатом такой «езды» было падение в снежный сугроб на большой скорости, из которого трудно было выбраться, особенно если голова находится глубоко в снегу, а ноги где-то на поверхности. Этот способ «остановки» падением являлся единственным, известным мне в то время.

Тренировались сначала вблизи дома на небольших склонах, а впоследствии вышли на «оперативный простор» на относительно пологий ледник Малый Азау. Зимой ледник покрывался многометровой толщей снега, верхний слой которого, лежавший на снежной корке, облегчал выполнение различных поворотов, способов торможения и полных остановок. В те годы у нас еще не появились горные, окантованные стальным кантом, лыжи и жесткие крепления, ноги держались ненадежно, и лыжи не особенно хорошо «слушались» владельца.

А что такое плохие крепления и неокантованные лыжи в горах, особенно на твердом обледенелом снегу, известно в наши дни каждому горнолыжнику.

Приближался Новый, 1935 год. С друзьями на «Приюте девяти» мы устроили «организационное совещание» по его встрече и решили, что Коле и мне необходимо съездить в Нальчик для приобретения соответствующего «оформления» праздничного стола.

Выполняя это общественное задание, в один прекрасный день спустились на лыжах в Терскол, где и остались ночевать у Павла Уфимцева. Паша познакомил нас с Катюшей — своей подругой жизни. Мы от всей души поздравили молодоженов с законным браком.

Среди ночи начался сильный снегопад, и утром, когда проснулись, все кругом было покрыто свежим пушистым снегом. Необычайно красивая картина предстала перед нами: даже сосны опустили лохматые лапы. А снег все падал и падал крупными пушистыми хлопьями, погода стояла тихая и безветренная.

Совершенно неожиданно с «Кругозора» спустился с обвязанной щекой Андрей. У него разболелся зуб, н он должен срочно ехать в Нальчик к зубному врачу. Как быть? Нельзя же бросать на произвол судьбы, даже на несколько дней, зимовку, тем более, что там осталось беспомощное живое существо, наш веселый пес Чудак.

Выручил Паша. Он сказал, что пойдет на «Кругозор» и пробудет там до нашего возвращения.

Втроем, надев лыжи, пошли вниз. В «Интуристе» кроме сторожа никого не было. Женя Вавилов, его жена Лора и дочурка Новелла еще неделю назад уехали в отпуск в Бахчисарай. К вечеру уставшие и промокшие насквозь, добрались на лыжах до Нижнего Баксана и остановились в доме знакомого балкарца, где и заночевали.

Утром поднялись рано. Перед нами стояла проблема: как ехать дальше, на лыжах или на какой-нибудь попутной машине? Уже хотели отправляться на разведку, как вернувшийся из селения хозяин Исмаил сообщил, что скоро «с шахт» (так балкарцы называли строительство горного комбината) идет большая колонна машин. На одной из них мы и поехали. Ехали очень медленно, часто останавливались, расчищая снежные завалы. Только к вечеру удалось добраться до Нальчика.

Город завалило глубоким снегом. К ночи снегопад прекратился, ударил тридцатиградусный мороз. Горожане, не привыкшие к таким холодам, мерзли. По словам старожилов, такого сильного мороза в последнее пятидесятилетие не наблюдалось. Нам же, привыкшим к снегам Эльбруса и его морозам, все было нипочем. Жители с удивлением смотрели, когда мы проходили по улицам, одетые по способу «душа на распашку» и без головных уборов.

Через три дня, закупив все необходимое для предстоящего празднества, без гроша в кармане, возвратились в Терскол, захватив оставленные в Нижнем Баксане лыжи.

Катя нас очень приветливо встретила и сообщила, что Павел на «Кругозоре» и, конечно, с нетерпением ждет нашего возвращения. Торжественно вручили ей свадебные подарки «молодоженам», купленные в Нальчике. Она была очень тронута вниманием и от полноты чувств даже прослезилась.

Утром направились на «Кругозор». Шедший впереди Коля нес в рюкзаке... живую утку! Мы очень беспокоились, как бы она не замерзла, но она чувствовала себя превосходно, частенько крякала и благополучно в живом виде, была доставлена на «Приют девяти», а впоследствии, уже в жареном, служила украшением нашего праздничного стола.

Только успели выйти на поляну Азау, как услышали сверху крик. Через некоторое время увидели спускающегося на лыжах Павла в сопровождении Чудака, который буквально утопал в сугробах и жалобно повизгивал, когда Паша далеко от него уезжал.

Поздоровавшись с Пашей и поблагодарив его за услугу, пошли вверх. Труднее всех пришлось Чудаку — он не мог выбраться из снега, хотя и старался делать большие прыжки, повизгивал и смотрел на нас умильными глазами. Больно было смотреть на его мучения. В конце концов его также пришлось нести в рюкзаке. Чудаку очень понравился такой способ передвижения (чего нельзя было сказать о нас, по очереди его тащивших!), и он все время пытался лизнуть нас в лицо, очевидно, в знак благодарности, вытягивая из рюкзака свою длинную шею.

Добравшись до «Кругозора», помянули добрым словом Павла, благодаря которому в доме держалось тепло и на плите стоял горячий чайник. Напившись чаю и немного отдохнув, Коля ушел наверх, забрав часть груза.

На другой день Виктор и Саша спустились и забрали остальное.

На встречу Нового года собрались на «Приюте девяти» с Виктором, Колей и Сашей. Встречали в торжественной обстановке так, как будто находились на «Большой земле», а не в снегах Эльбруса. Были и танцы! Ровно в двенадцать часов подняли первые бокалы. Выбежав наружу, выпустили серию осветительных ракет, па несколько секунд вырвавших из темноты величавый Эльбрус.

Хотя нас и окружало ледяное безмолвие, мы не чувствовали себя одинокими и знали, что одновременно с нами, затерянными в вечных снегах. Новый год встречает вся страна и что кто-то вспоминает и о нас. Несколько омрачало отсутствие «прекрасного пола», но ничего не поделаешь — приходилось мириться.

Немногим доводилось встречать новогодний праздник в заоблачных высотах, на склонах легендарного Эльбруса. И эта ночь навсегда сохранилась в моей памяти.

На следующий день наши друзья поделились планами о зимних восхождениях на Эльбрус, которые предполагалось осуществить в ближайшее время. Андрей без особого интереса выслушал это известие — он не стремился к зимнему восхождению, а я хотя и лелеял такую мечту, не решился навязывать себя в попутчики.

Возвратились на «Кругозор» уже втроем, с нами спустился Николай, ехавший в Пятигорское бюро погоды. Андрей тоже уехал в Нальчик, и я вновь остался один.

На второй день после их ухода, поздно вечером, неожиданно раздался громкий стук в дверь. Кто бы это мог быть? Недоумевая, отворил дверь и увидел Гусака в сопровождении двух незнакомых людей. Оказалось, что Коля зашел в Тегенекли в «Интурист» и застал там двух немецких альпинистов, приехавших для восхождения на Эльбрус. Ему поручили «сводить» их на вершину, и вот они здесь.

Признаться, я был очень недоволен Женей Вавиловым, нарушившим обещание о моем «монопольном» праве сопровождения иностранцев, но, прочитав его письмо, в котором он сообщал, что в ближайшее время приедут еще зарубежные альпинисты, успокоился.

Николай, зная мою мечту, предложил идти вместе. Я с благодарностью принял его предложение. Выход назначили на послезавтра, но уже на следующий день, не выдержав этой, сравнительно небольшой высоты, один из немцев заболел горной болезнью. Мне пришлось сопровождать его в Тегенекли.

Через пару дней вернулся на «Кругозор». Из Колиной записки узнал, что сегодня он предполагает быть на западной вершине со «своим» немцем. Отдыхать я не стал и немедленно отправился на «Приют девяти», надеясь, что выход по какой-либо причине не состоялся и ночью мне удастся выйти вместе с ними. Но, увы! Еще на полпути к приютам, я увидел две маленькие фигурки, спускающиеся. от седловины. К метеостанции мы добрались одновременно. От Коли я узнал, что первое в истории зимнее восхождение на западную вершину Эльбруса совершено. Я и выскочившие из домика Виктор с Сашей, горячо поздравили восходителей с победой. Но немцу было не до поздравлений — он чувствовал себя очень плохо и стремился скорее вниз. Не отдохнув, спустились с ним на «Кругозор», где и заночевали, а на следующий день прощались уже в Тегенекли. В «Интуристе» его дожидался товарищ, вместе с которым они уехали из Приэльбрусья в Нальчик.

В Тегенекли я узнал, что проводники-балкарцы, возглавляемые своими старейшими коллегами Сеидом Хаджиевым и Юсупом Типовым, вместе с нальчикским альпинистом Виктором Вяльцевым завтра выходят на «Кругозор» для восхождения на обе вершины Эльбруса.

На следующий день двадцать человек в середине дня прибыли на «Кругозор», отдохнули, переночевали и 13 января пришли на метеостанцию «Приют девяти».

Такой большой группы Эльбрус зимой еще не видел. Учитывая это, Корзун и Горбачев решили произвести разведку пути, точнее «сходить» на одну из вершин, и досконально проверить состояние крутых ледяных склонов. 14 января, во второй половине дня, они вернулись с восточной вершины и сообщили, что ледовая обстановка хорошая и позволяет двигаться большой группой при тщательной страховке.

15 января балкарские альпинисты поднялись на вершины. Четыре человека взошли на западную, восемь на восточную, остальные восемь дошли только до седловины. Мне опять не довелось побывать на Эльбрусе — обстановка требовала создания вспомогательной группы, наблюдающей за восходителями и готовой в любую минуту прийти им на помощь. Такую группу создали мы сами, зимовщики. К счастью, все обошлось благополучно, и наша помощь не понадобилась.

Проводив балкарцев, уехавших в город Орджоникидзе для восхождения на Казбек, я вновь остался один. Наш Чудак вел себя почему-то очень беспокойно, все время носился как угорелый между домом и «наблюдательным пунктом» и почти беспрерывно лаял, смотря куда-то вниз. Своим поведением он настораживал и меня, я тоже частенько посматривал вниз, но там никого не было. В конце концов я перестал обращать внимание на собачьи выходки. Чудаку, наверное, тоже надоело беситься и беспричинно лаять, он замолчал и почти не выходил из своего угла.

Вскоре Чудак снова поднял громкий лай. Вдруг перед домом, прямо из-под обрыва, стали вылезать какие-то люди. Я, конечно, немедленно выскочил встречать неожиданных гостей. Познакомились: это были студенты Московского гидрометпнститута. Они шли на Эльбрус под руководством Саши Гусева, который ранее зимовал на «Приюте девяти» и совместно с Виктором Корзуном в прошлом году совершил первое зимнее восхождение на восточную вершину Эльбруса. Начались взаимные расспросы о Москве и Эльбрусе, нашлись общие знакомые. Много нового удалось узнать от москвичей, в том числе и об альпинизме. Оказывается, еще в декабре прошлого, 1934 года. В ЦИК СССР учредил нагрудные значки «Альпинист СССР» первой и второй ступени, а Центральный совет Общества пролетарского туризма и экскурсий — почетные звания «Мастер альпинизма» и «Заслуженный мастер альпинизма» (С 1946 года альпинизм был включен в «Единую спортивную классификацию» и мастерские звания стали соответственно именоваться — мастер и заслуженный мастер спорта СССР).

Четвертого февраля провожал гостей, уходивших на восхождение, а через несколько дней встречал вновь и поздравлял с победой над восточной вершиной Эльбруса.

Наконец, настал и мой черед. Из «Интуриста» в сопровождении Паши Уфимцева для восхождения на Эльбрус пришел английский альпинист лорд Гамильтон.

Паша, несмотря на мои уговоры, ночевать не остался и отправился вниз. На базу РККА в Терсколе с минуты на минуту должны прибыть участники первой зимней альпиниады военнослужащих, цель которой — восхождение на Эльбрус.

Оставшись один на один со своим гостем, я немедленно столкнулся с трудностями: он ни слова не говорил по-русски, а я знал английский так же, как он русский. На счастье у нас нашелся словарь. Со стороны, наверное, было очень смешно наблюдать, как мы, желая что-либо сказать друг другу, по полчаса искали нужную нам фразу. Первое что он «сказал» было: «Послезавтра я иду на Эльбрус, вы меня сопровождаете, несете мой груз и готовите пищу. Продукты я привез из Англии».

... На третий день рано утром отправились на «Приют девяти». Под ногам глубокий, свежевыпавший снег. Идти трудно, особенно первую половину пути до фирновых полей. Я шел на лыжах, подвязанных веревками. Мой спутник, хотя и надел на лыжи настоящие «камусы» (шкура нерпы или оленя, покрывавшая скользящую поверхность лыжи и своим ворсом направленная в сторону, противоположную подъему, что не дает лыже скользить назад), но продвигался очень медленно, тяжело дыша и часто останавливаясь. Для поддержания сил он часто глотал различные заграничные «патентованные средства».

На «Приют девяти» добрались в середине дня, тепло встреченные Корзуном и Гусаком. Лорд, не став обедать, немедленно повалился на предложенную ему кровать, с которой расстался только поздно вечером, чтобы принять пищу и взглянуть на ночную панораму гор Главного Кавказского хребта со скал у здания метеостанции.

Я немножко побаивался своей роли проводника. Детально проинструктировавшись у ребят, объяснил лорду, что он обязан беспрекословно меня слушаться. Придирчиво проверил снаряжение как свое, так и Гамильтона. Все в порядке. Рано утром 18 февраля вышли.

Четыре часа утра. Погода отличная. Крупные звезды горят прямо над нами, Эльбрус освещен луной. Ветра нет. Мороз 32 градуса. Кругом тишина, нарушаемая только зубьями наших кошек, со звоном врезающихся в лед. Поднимаемся очень медленно, рассчитываем каждое движение — надо беречь силы, ведь впереди длинный и опасный путь.

Примерно через час лорд остановился и показал на свои ноги. Я понял — они у него мерзнут, и тоже знаками объяснил, что необходимо снять ботинки и оттереть пальцы. Он отрицательно замахал рукой. Мы снова продолжали путь, но вскоре он не выдержал, решительно опустился на лед и начал снимать ботинки. Я помог растереть пальцы и когда кровообращение восстановилось, продолжали подъем.

Обутые в валенки, ноги у меня были в тепле. Такие же валенки Виктор предлагал Гамильтону, но тот отказался, назвав их «варварской обувью», недостойной настоящего альпиниста, каковым себя считал. Теперь лорд с явной завистью поглядывал на меня. Процедура оттирания ног, не особенно приятная на морозе, снова и снова повторялась. Наконец, на востоке посветлело. Восход солнца застал нас на высоте около пяти тысяч метров. Скоро подойдем к седловине, где крутизна подъема уменьшится. Внезапно раздался гулкий, похожий на орудийный выстрел, хрустящий звук — это треснул ледник и в нем образовалась новая трещина. Лорд остановился, как вкопанный, и вопросительно посмотрел на меня. В глазах у него испуг, я успокаивающе машу рукой.

Стало несколько теплее, ледяные склоны Эльбруса ярко блестят на солнце—они отполированы ветрами. Срыв на таком склоне ничего хорошего не сулит, но, к нашему счастью, кошки держат надежно. Идем еще медленнее, чем в начале пути. Сказывается недостаток кислорода. Часто останавливаемся для приведения в порядок дыхания и после короткой передышки продолжаем путь. Мороз не дает задерживаться для более длительного отдыха. Наконец склон становится более пологим и снежным — мы вышли на седловину, покрытую снегом.

Вдали показался домик, но еще около часа понадобилось на то, чтобы к нему приблизиться. Дом забит снегом, и попытки войти в него не увенчались успехом. Лорд совсем обессилел, его тошнит, он улегся прямо на снег. Вынимаю из рюкзака шелковую «полудатку» (тип палатки), разбиваю ее у стены дома и не без труда втаскиваю туда своего попутчика, затем разжигаю сухой спирт, приготовляю из снега кипяток, (вода закипает на седловине при шестидесяти градусах), в который добавляю клюквенный экстракт.

Англичанин понемногу приходит в себя и утоляет появившийся аппетит «сверхкалорийными» консервами заграничного изготовления, не имеющими ни вкуса, ни запаха. Глотает какие-то снадобья, которые извлекает из кармана штормовки. Угощаю Гамильтона ароматной копченой колбасой и мясными консервами. Но лорд отрицательно качает головой, указывая на свои «патентованные» продукты. Я не настаиваю, с аппетитом съедаю с полкило колбасы и банку горячих консервов, заедая галетами и запивая кисленьким чайком.

Не хотелось покидать палатку. Ведь в ней тепло, а снаружи тридцатиградусный мороз. Но покидать надо— цель уже недалека. Снова впереди шестидесятиградусный ледяной склон. После отдыха и еды сил у англичанина прибавилось, и он идет несколько бодрее. Через полтора часа подъема, во время которого мне пришлось вырубить немало ступеней в склоне, подходим к ледяному карнизу, преграждающему выход на предвершинное плато. Отвожу в сторону Гамильтона, усаживаю его в вырубленную «лоханку» для отдыха и принимаюсь прорубаться через карниз. Через полчаса работа завершена, я вытаскиваю попутчика через ледяной коридор и показываю ему высшую точку, находящуюся от нас на западе, метрах в четырехстах. Он с большим трудом преодолевает эти последние метры и в изнеможении опускается па камни.

Англичанина снова тошнит. Когда рвота прекратилась, отдышавшись, достал из недр своих одежд фотоаппарат и знаками попросил сфотографировать, приняв гордую позу «покорителя». Я его дважды заснял, хотел сделать третий снимок, с новой точки, но он уже бессильно опустился на камни.

Вид с вершины изумительный. На небе ни облачка, Кавказ как на ладони! На юго-западе полоса, напоминающая расплавленное серебро,— это Черное море. Еще дальше угадываются силуэты снежных гор — берега Турции.

Пытаюсь расшевелить лорда и показать ему панораму, но безрезультатно: он настолько обессилел, что ему не до зрелищ — горная болезнь цепко держит в своих руках! Надо скорее спускаться, иначе у Гамильтона совсем не хватит сил. С большим трудом поднимаю его. От слабости он пошатывается, но я упорно тащу его по плато к ледяному карнизу, с ужасом думая о предстоящем крутом спуске.

Подойдя к карнизу, связываемся. Показываю знаками, чтобы он спускался первым, а я буду его страховать. От слабости у него дрожат ноги. Я вынужден забивать в лед крючья и страховать через них. Другой способ страховки в данной обстановке непригоден. После четырех сорокаметровых спусков англичанин от потери высоты несколько пришел в себя и мы могли двигаться одновременно без крючьевой страховки.

Вскоре достигли нашей палатки на седловине. Я с облегчением вздохнул — самое опасное позади. Наскоро натаяв снега и свернув «лагерь», продолжали спуск. После нескольких глотков воды с кисленьким экстрактом лорд почувствовал себя еще лучше и шел уже относительно бодро. Тошнота прекратилась, только иногда его пошатывало, наверное, от напряжения, испытываемого организмом. Пройдя треть пути от седловины, остановились, пораженные изумительно красивой картиной.

При красноватом свете заходящего солнца лед под нами блестел и имел розоватый оттенок. Далеко внизу виднелись тоже розоватые скалы обоих приютов, игрушечные домики на них, и маленькие фигурки зимовщиков, очевидно, наблюдавших за нашим спуском.

Мы долго смотрим на эту прекрасную картину, и только скрывшееся за горами солнце напомнило, что задерживаться больше нельзя.

На «Приют девяти» пришли уже в сумерках. Наконец-то полностью утолили жажду, мучившую нас целый день! Друзья поздравили с успешным восхождением. Англичанин от перенесенного им напряжения как-то сразу «обмяк» и, тяжело дыша, повалился на кровать. Мы разули его и, оттерев слегка подмороженные ноги, обули в валенки. Он уже не говорил, что это «варварская обувь»! К утру ступни распухли и в валенках он спускался до самого «Интуриста», где с очевидным сожалением с ними расстался.

Утром следующего дня, покинув гостеприимную зимовку и поблагодарив ее хозяев, уходили вниз. Миновав «Кругозор», к вечеру добрались до Тегенекли.

Нас встретила семья Вавиловых. Женя беспокоился о моем «дебюте» на зимнем Эльбрусе и успокоился, узнав, что я справился с этим нелегким делом. Гамильтон остался очень доволен встречей, оказанной ему зимовщиками, и самим восхождением. Он пытался отблагодарить нас «фунтами стерлингов», но мы их, разумеется, не взяли, чему тот необычайно удивился.

Переночевав в Терсколе у Павла, на следующий день вместе с участниками зимней альпиниады РККА, которой руководил Виталий Абалаков, первый в стране заслуженный мастер альпинизма, отправился домой.

Я шел на лыжах, а военные альпинисты пешком, уже на первом километре я ушел далеко вперед, оставив позади себя участников альпиниады, вязнувших в глубоком снегу. В середине дня я уже дошел до зимовки, а мои спутники только выходят из леса на поляну Азау. Стемнело, а они только на полпути. Тогда я и Андрей берем по факелу и при их свете спускаемся к поднимающимся. Нас встречают аплодисментами — они наблюдали наш стремительный спуск. Берем у них два наиболее тяжелых рюкзака и уносим на «Кругозор», затем снова возвращаемся, и снова берем груз у наиболее уставших...

Только поздно вечером, уставшие, но довольные альпинисты добрались до «Кругозора». Ужинать почти никто не стал. Вскоре все погрузились в глубокий сон.

В ознаменование годовщины Красной Армии 23 февраля 33 участника альпиниады — военные спортсмены совершили восхождение на восточную вершину Эльбруса.

Альпинисты достигли вершины в сумерках. Спуск начали уже в темноте. На скалах «Приюта девяти» Корзун, Гусак и Горбачев разожгли большой костер для ориентира, а сами с фонарями быстро пошли навстречу спускающимся.

Темнота разъединила горовосходителей, и они спускались на свет костра разрозненно. Попытки Абалакова собрать их воедино и спускаться группой не увенчались успехом. Когда глубокой ночью спуск закончился, выяснилось, что одного из участников — слушателя медицинской академии Агафонова нет среди спустившихся. Начались поиски. Остаток ночи и последующие дни они продолжались. Применили авиацию, были привлечены крупные силы нальчикских и балкарских альпинистов, но обнаружить пропавшего так и не удалось. Поиски прекратили только на седьмой день, ввиду начавшейся непогоды. По предположению, Агафонов провалился в одну из многочисленных трещин юго-восточнее седловины.

Следующее восхождение на Эльбрус было совершено студентами Орджоникидзевского Северо-Кавказского пединститута под руководством А. Аракелян с проводниками—балкарцами Омаром Хаджиевым и Наны Джаппуевым.

Буквально через несколько дней на «Кругозоре» появились студенты Орджоникидзевского института цветных металлов, возглавляемые Алексеем Золотаревым (пятнадцать из них в моем сопровождении взошли на восточную вершину). Среди них были две девушки — Ира Ковалева и Аня Крылова, которые после возвращения в Орджоникидзе, организовав полностью женскую группу, в последних числах апреля совершили восхождение на ту же вершину. Женщины-альпинистки отказались от нашей помощи, и поднимались самостоятельно.

Таким образом, 1935 год по праву считается началом зимних восхождений на вершины Эльбруса, на которых за зиму побывало сто два альпиниста...

В конце мая на «Кругозор» уже было можно подниматься по летней тропинке, освободившейся от снега, и причудливо петлявшей между еще не растаявшими снежными островками. На полянах, вокруг наших домов, появилась масса первых горных цветов — крокусов. Их было так много, что поляны казались розовыми. Вскоре пошла в рост нежно-зеленая травка, зима кончилась.

Пришло время готовиться к летнему туристскому сезону. Зимовочную комнату «демонтировали», расставили в помещениях топчаны, разложив на них несколько подкопченные матрацы, вытащили наружу плиту.

Вскоре на «Кругозор» из Тегенекли пришли первые в 1935 году «летние» туристы...