Если чужая душа - потемки, то предсказать собственное поведение и вовсе невозможно.

Помнится, когда мы с сыном, завершив путешествие по Фанским горам, вышли к озеру Искандеркуль, у меня не было четкого плана действий. Мы могли уехать на попутном грузовике в Душанбе, а могли подняться вверх по реке Серидевол и, перевалив через Гиссарский хребет, пройти по ущелью реки Пайрон. Однако, стоило мне услышать, что вода в Искандеркуле поднялась настолько, что до Серидевола не добраться, варианта с машиной для меня больше не существовало.

Полдня я, как отец Федор, неотступно ходила по пятам за одним из спасателей на местной турбазе, только бубнила при этом не про сокровища убиенной им тещи, а про то, что я - мастер спорта по альпинизму. На что я при этом надеялась - не представляю, поскольку понизить уровень воды в озере этот парень в любом случае не мог.

Однако, как ни удивительно, моя настойчивость дала плоды. В конце концов спасатель "раскололся" и в сугубо конфиденциальной беседе с глазу на глаз открыл мне, что вообще-то пройти можно, хотя и непросто. Следовало дойти до впадающей в Искандеркуль реки Сарытаг, влезть в эту горную реку, в самую середину, и так по ней и идти, потому что там было мельче и безопаснее, чем у берега (что на первый взгляд кажется странным).

Все точно так и оказалось. Впервые в жизни мне пришлось преодолевать горную реку, идя не поперек, а вдоль нее, точнее, прямо в ней, и ощущение, скажу откровенно, было не из приятных. От горных рек вообще лучше держаться подальше, а тут надо было заставить себя не только войти в реку, но и все время идти в ней, ни на что не обращая внимания.

Мы со Стасом связались капроновой веревкой, влезли в реку и, страхуя друг друга, шли по ней до ее впадения в Искандеркуль. Не представляю, сколько это продолжалось, но думаю, что не меньше двух часов. Дойдя по реке практически до самого озера, мы повернули направо. Теперь прямо перед нами был заветный берег, слева, совсем рядом с нами, - озеро, и неподалеку, на вдававшемся в него мысу, виднелся какой-то памятник. Оставалось только пересечь ту часть реки, которая примыкала к берегу, но это оказалось самым трудным.

Поток, который несся у этого берега, был и бурным, и глубоким, и без страховки я бы в жизни туда не полезла. Даже с веревкой это было очень непросто. С первого раза я не смогла пройти: почувствовала, что если сделаю еще шаг, поток меня собьет. Пришлось отступить. Потом пошел Стае. Я страховала его, хотя и стоя в воде, но в безопасном месте. Ему удалось перебраться, и он, уже с берега, подстраховал меня.

Почувствовав под ногами твердую почву, после того, как мы столько времени провели в самом развале горной реки, я впала в состояние эйфории, которая, однако, вскоре поутихла. После того, как, сбросив рюкзак, я побежала на мыс - посмотреть, что за памятник. И не поверила своим глазам: это был памятник "Утонувшим альпинистам"! Счастье, что я не знала о нем раньше. Однако что сделано, то сделано.

Весь дальнейший путь - вверх по Серидеволу и, после перехода через снежный перевал Гиссарского хребта, вниз по ущелью реки Пайрон запомнился фантастической красотой тамошней природы и полным безлюдьем. Ни вниз, ни вверх никто не шел. Отсюда не хотелось уходить, и в одном особенно красивом месте мы решили устроить дневку.

С наступлением темноты мы, как обычно, залезли в спальные мешки и тщательнейшим образом застегнули палатку. В последующие походы по горам Средней Азии мы вообще не опускали полы палатки на ночь, но в то первое путешествие мы каждый вечер задраивались, как в подлодке. У нас все время было ощущение, что мы находимся в центре гигантского террариума, и стоит нам оставить малейшую щель, как через нее немедленно кто-нибудь вползет или вбежит.

Стас, как обычно, мгновенно заснул, а мне было не до сна. Что-то действовало мне на нервы, а что - непонятно. Может быть, то, что мы ночевали совсем рядом с тропой? Но ведь по ней за целый день никто не прошел, а уж ночью и подавно некого было ждать.

Сна у меня не было ни в одном глазу, я лежала и напряженно прислушивалась. Сначала ничего особенного не было слышно, но через некоторое время - началось!

Видимо, перекликались две какие-то птицы, причем одна была довольно далеко от нас, а вторая где-то рядом. Таких тоскливых, щемящих душу звуков я отродясь не слышала. Больше всего они были бы уместны где-нибудь на зыбучих песках или на болотах, словом, в таких безрадостных местечках, которые так замечательно описаны в классической английской литературе.

Минут через десять я поняла, что долго не выдержу. Услышать такие крики и средь белого дня было бы неприятно, а ночью да еще в таком безлюдном месте они просто вынимали всю душу.

С тем, кто стонал вдалеке, я в любом случае поделать ничего не могла. Но второй объект был совсем близко. На слух я даже определила, где именно - в зарослях черной смородины, метрах в пяти от палатки. Ни на мгновенье не забывая о змеях и скорпионах, я осторожно открыла в палатке небольшое отверстие, просунула руку и, нащупав какой-то камешек, кинула его в сторону кустов. Наступила тишина. Но ненадолго. Через несколько минут стенания возобновились с новой силой.

Я терпела минут сорок, а потом терпение внезапно кончилось. Я полностью открыла палатку; не надевая кед, в одних носках вылезла наружу, не спеша, при свете луны выбрала три здоровых булыгана и, что было силы, врезала по кустам - слева, справа и по центру.

Кто бы ни скрывался в кустах, намек понял. В течение некоторого времени издалека еще доносились унылые призывные крики, но, не встречая отклика, вскоре прекратились.

Надо сказать, что за все наши путешествия это была единственная ночь, когда я испытала такую тоску и даже, пусть не вполне отчетливое, но чувство страха. И тогда, и после я не могла понять причины. А какая-то причина была, я чувствовала это очень остро.

Что было на самом деле - установить, конечно невозможно. Но уже после нашего возвращения в Москву подвернулось объяснение, которое мне очень понравилось своей необычностью.

Из статьи в "Комсомольской правде" я узнала, что вскоре после нас в эти места приехала экспедиция занимавшаяся поисками "снежного человека". Правда увидеть его члены экспедиции не смогли, но зато им удалось получить слепок оставленного им следа, а местный егерь Г.Джабиров рассказал им о своей встрече со "снежным человеком". С этим егерем мы со Стасом тоже общались, пили у него в доме чай и ели форель, неприкосновенность которой в реке он был призван охранять, и я расспрашивала его о местном животном мире, но спросить о "снежном человеке" я не додумалась.

За много лет до этого судьба свела меня в горах Кавказа с Джоном Хантом, руководителем первой успешной английской экспедиции на Эверест. Несколько раз я переводила беседы с ним на разные темы, связанные с горами, и однажды спросила у него, верит ли он в существование "йети" (непальское название "снежного человека"). Без малейшего колебания Хант ответил: "Конечно. Я видел его следы. Это не были наши следы, а кроме нас там никого не было".

Надо думать, полковник британской армии Джон Хант, как и всякий профессиональный военный, - трезвый реалист и достаточно точен в своих наблюдениях. Меня, во всяком случае, его слова тогда убедили. И почему не допустить, что в ту беспокойную ночь мы были вовсе не одни, как нам это казалось, а в обществе "снежного человека"?

Женское любопытство велико, но не беспредельно. И если бы я тогда знала, что могу столкнуться со "снежным человеком", то не стала бы так опрометчиво выскакивать из палатки, а прежде десять раз прикинула бы: есть ли у нас шанс остаться в живых и хорошо ли я выгляжу в своем далеко не новом свитере.