Пасмурным сентябрьским днем 1988 года мы шли с моим другом Серегой Разборовым по лесной дороге к станции Аять. Полные корзины грибов не позволяли спешить и мы брели под осенним дождиком, болтая о том, о сем. Неожиданно Серега сообщил мне по секрету, что некий его друг задумал путешествие через весь Урал с севера на юг, вначале на лыжах, затем пешком. О, это замечательная идея! Ради нее я был готов встать на лыжи, которыми не занимался лет пять. Но надо же было еще попасть в состав экспедиции!

Время шло, я разгорался. А идея, похоже, натолкнулась на организационные проблемы и стала увядать, словно роза на снегу. 23 января 1989 года я объявил своим близким друзьям о намерении самому взяться за экспедицию по Уральскому хребту.

Разумеется, как лыжененавистник, я тут же отдал предпочтение велосипедам, а старт и финиш поменял местами. Общими усилиями мы остановились на 1991 годе, а продолжительность экспедиции ограничили ста днями, оставив август на отдых с семьями. Таким образом, старт экспедиции пришелся на неприметный вторник, 23 апреля 1991 года, надолго поделивший нашу жизнь на «до» и «после».

Началась двухлетняя подготовка, в ходе которой я бросил работу в должности старшего научного сотрудника в Уральском политехническом институте, поскольку подготовка наносила ей невосполнимый урон. Для проведения путешествия было открыто малое предприятие «Баско», спонсоры рождались и умирали, уровень жизни падал, цены росли, общество наэлектризовывалось, а подготовка упрямо продолжалась.

Вечер 23 апреля. Старт. В Магнитогорске много встречающих. Корреспондент «Магнитогорского рабочего» Асхат Зигангиров берет у меня интервью. Мы договариваемся с ним о том, что его газета будет публиковать путевые заметки. Он поинтересовался, насколько у меня разборчивый почерк, поскольку я сообщил, что не взял с собой пишущую машинку.

После долгих позирований мы, сопровождаемые тремя машинами болельщиков, двинулись в путь. Проехав километров десять, мы остановились на ночевку в придорожных кустах на границе Челябинской области и Башкортостана.

Оказывается, у нас две довольно необычные палатки. Одна Андрюхина — длинный ангар, вторая — модель Корбута. На первый взгляд что-то несуразное — провисает как полотнище на просушке. Но скорее всего мы ее не умеем ставить. Ночью несколько раз начинал идти дождь. Спали плохо. Я задремал, когда некоторые уже стали подниматься.

Важнейших целей у экспедиции две — прохождение всего Урала в непрерывном путешествии; подготовка материалов для издания альбома и съемка фильма, задачей которых является рассказ людям о сказочной и неизвестной миллионам горожан красоте нашего края. Обе цели содержат в себе бесспорную новизну. Весь Урал, используя только мускульную силу, за один сезон не проходил никто. Никогда ранее не было альбома и фильма о природе Урала во всем ее разнообразии от степей юга до тундры берегов Северного Ледовитого океана.

24 апреля — день, который я ждал с нетерпением последние месяцы. Мы выбрались из ямы подготовительных проблем и теперь крутим педали. Подготовить экспедицию намного сложнее, чем, по крайней мере, начать ее.

Кинооператор Володя Романенко настоял на том, чтобы проехали мимо знаменитого Магнитогорского металлургического комбината. Для этого пришлось дать крюк по городу, жители которого, спеша на работу, удивленно глазели на нас. Съемки дымов завода были отменены ввиду невыразительности — клубы дыма перемешивались с мокрыми облаками, которые цеплялись за трубы. Индустриальный пейзаж из-за этого во многом проигрывал.

Магнитогорск поражает своими индустриальными запахами. Апофеоз загазованности был около бензоколонки по дороге в сторону Калибровки. Выхлопные газы, разбитый асфальт, трамвайные рельсы торчат на метр над дорогой, автомобильная пробка. Конец аду наступил в начале Белорецкой дороги, возле коллективных садов.

Недели за две до старта времени на тренировки уже не хватало. После шестого перехода нсм-и буквально подкашивались от усталости. Долго выдумывал причину, чтобы сократить последний 45-минутный переезд. Наконец нашел под всеобщее ликование и одобрение.

Основная группа экспедиции состоит из восьми парней. Если разобраться по существу, мы очень разные. Наш диапазон — от 21 до 36 лет, от холостых до многодетных, от среднего образования до ученых степеней. Некоторые интересуются музыкой, кто-то футболом, другие не знают Майкла Джексона и Лотара Маттеуса. Тем удивительнее кажется мне наша непоколебимая монолитность в достижении главных целей, которую нам еще удастся проявить.

Саня Корж (Рафинад) и Боря Добровольский (Адмирал) — самые старые и надежные мои друзья. Десяток лет мы неизменно ходим вместе. С 1985 года я знаком с Сергеем Разборовым (Кротом). Он наиболее опытный в составе экспедиции. Позднее пришли Борис Васин и Леня Полянский (Кулинар). Новички в нашей группе Андрей Зорин из Кировграда и Сергей Ткач (Фредди) из Горячего Ключа, хотя применительно к последнему это не совсем справедливо, так как в мае 1986 года некоторые из нас были в многодневном путешествии по Кавказу, в котором принимал участие и Сережа, тогда еще школьник.

Уснул мгновенно. Леня, который около девяти часов вечера принес мне витаминку и какую-то мазь, обнаружил меня спящим. Под утро дико замерз. Заморозок до трех градусов ниже нуля. Спальник для ночевки при отрицательной температуре совершенно непригоден. Он узкий, как гроб и короткий, как простыня в поездах дальнего следования. Согнуться внутри не удается, почесать пятку невозможно. Одно время казалось, что можно найти выход лежа на животе, но тогда голова и плечи вылезают наружу.

Дорога из Белорецка в Тирлянский очень красивая. 1 мая 1989 года мне довелось ехать по ней на «Запорожце». Было по колено снега, гололед, холод, но навстречу попался промерзший... велосипедист. А нынче (еще апрель!) жара под тридцать градусов.

На самой медленной передаче вскарабкались на гору по дороге в Николаевку. На спуске четверка лихачей проскочила нужный поворот. Я ехал в сорока метрах сзади и дико орал, сигналил и обгонявший меня мотоциклист. Он кричал; «Ваши не туда едут». Но «нашим» ветром застилало уши, а глаза их жадно впились в дорогу. Не прошло и часа, как лихие, сформировав представление об архитектуре села Махмутово, влезли обратно в гору.

Встали на ночевку за Николаевкой. Состояние неопределенности, поскольку завтра предстоит пересечь кусок Южно-Уральского заповедника, на что у нас нет разрешения, и переправиться через Юрюзань. Если мост через весеннюю реку смыт, то предстоит огромный обход по бездорожью. Машина сопровождения, посланная вечером в Верхнеаршинский за разрешением на посещение заповедника, вернулась ни с чем. Местные начальники такие проблемы не решают, а дирекция заповедника обходит все наши запросы молчанием.

Со смутными чувствами выехали утром в направлении Верхнеаршинского. Сразу пошел длинный подъем-тягун. Дороги, по которой мы едем, на карте нет, и где она точно проходит определить затруднительно. Километровые столбы дурачат — последующий противоречит предыдущему. Поселок находится в котловине, к нему ведет приятный спуск. Перед Верхнеаршинским небольшой карьер, за ним живописное озерко. «Голодные» фотографы и кинооператор кинулись снимать его со всех сторон.

В центре поселка залегает топкое болото, а на клубе посреди него плакат «Партия — ум, честь и совесть нашей эпохи». Довершает шарм совершенно белый выцветший флаг над сельсоветом.

До 1962 года от Верхнеаршинского по узкоколейной железной дороге через сказочно красивые леса и горы можно было добраться до Катав-Ивановска. Потом узкоколейку разобрали за ненадобностью. В память об этом решении кое-где вдоль сохранившейся насыпи в глухом лесу стоят семафоры и прячутся развалины брошенных сел, в которых раньше были чайные, пивные и магазины.

Мы должны проехать по бывшей дороге, пересекающей кусок заповедника. После переговоров нам разрешают, на свой страх и риск, сделать это вместе с машиной сопровождения под «конвоем» двух конных лесников. Дорога проложена по старой насыпи, размытой во многих местах. Боюсь, что наш ГАЗ-66 где-нибудь застрянет.

Экономическое положение в стране повлияло на походную тактику. Если в лучшие времена велотуристы пополняли свои продовольственные запасы в населенных пунктах по пути следования, а иногда питались в столовых, то в 1991 году первое оказалось абсолютно неприемлимо ввиду карточной системы (ох, каких только карточек, талонов, приглашений и абонементов мы не видели!), а второе зачастую было сопряжено с унизительным выпрашиванием дополнительной котлеты для нечлега местного профсоюза.

Поэтому продукты закупали всеми правдами и неправдами в течение полугода по всему Советскому Союзу, а потом доставляли на вспомогательной машине в требуемую точку маршрута. Но и этот путь таил ряд подводных камней. Сначала Серега Ткач потребовал охрану для транспортировки продуктов с Кубани на Урал:

—Таким харчем затарился, меня ж по дороге бомбанут! Затем все продукты хранились в частном доме одного из участников экспедиции. И что бы вы думали? Да, бдительные соседи просигналили «куда следует»:

— Что-то у Васиных продуктов много!

Больше двух часов ценного дообеденного времени уходит на регистрацию нас в книге посетителей заповедника. Лучше бы взяли с нас по червонцу за проход по заповеднику на обустройство той же дороги.

Фотографы во время регистрации изловили симпатичную гадюку. Женя Савенко лихо схватил ее и потащил туда, где по его мнению ей более фотогенично находиться.

На северном склоне хребта еще есть снег, дорога значительно грязнее и более разбита. Вдоль насыпи тянутся поля подснежников. Водителю машины сопровождения Вите Лукину приходится демонстрировать свое автоискусство. Люблю таких азартных людей! У Вити была тысяча возможностей отказаться от рискованных трюков и никто бы не упрекнул его, но он раз за разом направлял вахтовку в жуткие переделки. Витя — экспедиционная находка, наш счастливый талисман, на третий день он стал полноправным членом экспедиции.

К обеду добрались до нежилой деревни Юрюзани. Откуда ни возьмись появились мрачные облака, поднялся ветер. Погода ухудшалась, холодало. Ветер выл и стонал, натыкаясь на грустные погорелые развалины, словно исполняя реквием Юрюзани, ее брошенным улицам, каменному остову вокзала, всей прошлой жизни. Он сыпал в наши миски пепел и дисперсный дорожный шлак. Беспокойство умножалось тревогой о том, пройдет ли дальше по этой дороге машина и цел ли в этом краю руин мост через Юрюзань.

Перед Александровкой старый лесник попрощался с нами, а молодой, оставив у друга лошадь, отправился с нами дальше. Олег Карпеев мечтал забраться на Большой Иремель.

В Александровке, напрочь умиравшей десять лет назад, сейчас вновь живут несколько семей, дачники, сельскохозяйственные кооператоры. Дорога в Тюлюк поддерживается ими в хорошем состоянии, а мост, который не давал мне крепко спать последние ночи, реконструирован.

Леня отстал, потому что заезжал к знакомым за молоком, а машину сопровождения задержали фотографы, очарованные пейзажами в лучах вечернего солнца. На ночевку встали за Тюлюком у мостика через речку Карагайку. Обеденные волнения оказались напрасными, Ветер и облака не принесли ухудшения погоды. Когда ложились спать, уже вызвездило и было страшно холодно. Завтра восхождение на первую гору — Большой Иремель, погода обещает быть отличной.

Дежурный утром кажется чуточку проспал. Спагетти были изумительны, но их было мало. Очень кстати пришлось сало, которое достал Олег.

На подъеме Владимир Иванович Холостых, наш прекрасный фотомастер, удивил меня своими мальчишеством, разговорчивостью и забавными шуточками. Дома он казался мне куда более академичным. Еще он заявил, что его фотоаппарат не работает с 10 до 17. Гляжу на мир глазами фотографа. Действительно, в его суждениях что-то есть, как нет у предметов длинных теней в дневные часы.

Большой Иремель по праву считается олицетворением южноуральской красоты, на его склонах можно отыскать все те штрихи природы, что придают этому району неповторимый колорит. На крутых восточных склонах в узких расщелинах иногда в течение всего жаркого лета сохраняются снежники. За одним таким перелетком несколько лет наблюдал белорецкий краевед А.И. Дмитриев. Бесспорно, это был самый южный многолетний снежник Урала.

Об Иремеле сложены сотни легенд, а его крутые и труднопроходимые склоны до сих пор хранят множество тайн, знатоком и умелым разгадывателем которых является вышеупомянутый Алексей Иосифович Дмитриев. В 1991 году, как и прежде, 83-летний путешественник несколько раз поднимался на вершину Большого Иремеля.

На вершине посидели один час и засобирались обратно. Но Олег захотел поискать корней родиолы розовой, а фотографы еще не закончили этюды. Я остался в качестве проводника. Вершина сильно загажена. Вклад туристов в это тоже велик. Дело в том, что горы Южного Урала страдают от начинающих и случайных путешественников. Более опытные не оставляют даже записок, а консервные банки и прочие отходы мы сдаем в машину сопровождения Игорю Губернаторову, нашему администратору, выполняющему по совместительству работы эколога-ассенизатора. Трудно сказать, как бороться со скальными автографами. Восемнадцатилетним юнцом я, озираясь по сторонам, тоже выкопировал «Квист» на бревне какой-то избы на Валааме.

Лесник Олег огорчен. Родиолы нет:

— Всю повыдергали!

Освоенность гор Южного Урала очень неравномерна. Иремельская подкова истоптана вдоль и поперек. Рядом хребет Аваляк, посещаемый в сто раз реже. А много ли групп поднимается на Иремель по самому красивому и трудному пути с востока, со стороны каменной речки Тыгын и озер в ее верховьях?

Солнце клонится к горизонту. На спуске снег вблизи границы леса на курумниках уже абсолютно не держал. Наст раскис, при входе в лес проваливались между камней по грудь. В результате неудачного погружения до крови ободрал «местность» ниже спины.

Спускались с Иремеля последними с Олегом Карпеевым и Женей Савенко. Олег оказался человеком крайне левых взглядов, что очень необычно для такой глуши. Большинство людей здесь в апреле 1991 года отчаянно отстаивало неприкосновенность предначертаний партии. Тут же на спуске Олег спросил:

—Слушай, Николай! Я так и не пойму, ты что ли руководитель? Ты — тот самый Рундквист?

От Тюлюка по лесным и полевым дорогам, через жизнерадостное, наполненное воскресной музыкой село Сибирка, выехали на автомагистраль Уфа — Челябинск. За полсотни километров на шоссе нас однажды приветствовал восторженным сигналом мотоциклист. Остальные, в отличие от Туркмении, где нас неоднократно останавливали во время тренировочного путешествия, чтобы «пожать мужественные руки», не проявляли к нам никакого интереса.

Русские дороги! От них в восторге зарубежные любители ралли. От их тряски кожа отслаивается от мяса. Их километровые столбы могут повести отсчет вспять, а указатели позаботятся о расширении географии путешествия.

Серьезное испытание нам и нашим велосипедам уготовила долина реки Большая Калагаза — крутые грязные подъемы, затяжные каменистые спуски. Дорогой на этом участке давно не пользуются. Местами она заросла травой и невысокими кустами. Английские горные велосипеды, предоставленные для экспедиции совместным предприятием «Иствел», превзошли все ожидания. Они без поломок выдержали испытание тряской, грязью и камнями лесных русских дорог. У моего велосипеда не только не было никаких поломок и проколов, но я даже ни разу не подкачивал шин. В них по сей день воздух Альбиона!

На отрезке перед рекой Куваш развили скорость около 34 км/час. Шли четверкой, как велогонщики. Забыли о двадцатикилограммовых рюкзаках.

На ночевку отъехали влево от дороги, и Володя Романенко нашел изумительное место на левом берегу реки.

Утром полшестого меня разбудил будильник. Я дежурный. Смотрю по сторонам, вижу, что в палатке никого нет! Ярко полыхает костер. Около него сидит Витя, а Женя собирается на этюды.

Долго копались с пересортировкой продуктов. Готовимся к автономному броску Златоуст—Карабаш. Там машина сопровождения не пройдет даже при шофере Вите. Выехали в 9.00. Некоторое время позировали Володе, который снимал нас, рискуя вывалиться из задней двери машины. При этом мы частично блокировали движение на оживленной транспортной артерии. К повороту на Златоуст ведут один за другим три крупных подъема длиной около 15 км.

На первую дневку мы остановились в окрестностях Златоуста, родины отечественного булата, в домиках местного малого предприятия «Таганай—Турист—Сервис». Евгению Герфанову и его единомышленникам, несмотря на многочисленные трудности, удалось создать уютный туристский центр вблизи живописного хребта Таганай, украшенного бесподобной скальной гривой Откликного Гребня. В культурную программу златоустовцев входил превосходный обед, слайд-фильмы, экскурсия по городу. Предметом гордости горожан является кафедральный собор на берегу старинного пруда. Правда, это архитектурное творение сохранилось лишь на фотографиях. На его месте в годы первых пятилеток была сооружена танцплощадка. Эстрада прогнила, асфальт в трещинах. Неподалеку на фоне черных от старости деревянных домишек стоит помпезное белое здание не то горкома, не то райкома.

Как различна природа Южного Урала! Перебравшись на север всего на 100 км из поздней весны Большого Иремеля, вокруг которого вовсю распустились листья на деревьях, мы окунулись в прохладу времени таяния снегов на Таганае. Кажется, снег начал сходить здесь только вчера. Прямо на дороге перемежаются его белые пятна с потоками талой воды. А как различны горы! Платообразный верх массивного Иремеля и альпийские очертания изящного Откликного Гребня, ощетинившегося белыми скалами над сенью пихтового леса.

Между Златоустом и Карабашом самый сложный участок дороги на велочасти. Пожалуй, правильнее не дороги, а пути. Валуны до полуметра высотой возвышаются над липкой грязью, по которой быстро бежит поток воды. Тащим велосипеды на себе. Велосипед с поклажей вырывается из рук и по оси зарывается в жижу между камней. Приходится вытаскивать и снова волочить его. Воды местами по колено, ее ледяные объятия подчеркивают дискомфорт нашего передвижения. Вытаскивание, шаг, провал, вытаскивание.

— Каторга, - говорит Васин.

Да, похоже... Приходит мысль, что засветло не дойдем. Хочу остановиться, но передние усвистали. Страшно устал. Черт возьми, почему передние не останавливаются? В конце концов сдают нервы, швыряю велосипед в грязь и достаю из рюкзака сапоги. Леня достает конфеты. Шоколадные. Фу, какая гадость. Наше меню исключительно однообразно. Я не могу уже смотреть на них, но жадно проглатываю их калории, стараясь не ощутить приторный вкус.

В сапогах дело пошло веселее. Видать, раньше я больше внимания уделял тому, куда поставить ногу, теперь гляжу, как лучше провести велосипед, а сам уж как-нибудь.

Вот впереди на дороге появилась фигура Андрея Зорина. Он уже дошел до базы и возвращается нам навстречу. Вот это — да! Он говорит, что километра три осталось,не больше. Много, конечно, но дойдем. Снова шаг, проваливается одна нога, другая. Колесо застревает по ось. Вытаскивание, шаг, провал, вытаскивание.

Неподалеку от приюта «Таганай—Турист—Сервис» хребет Юрма, вытянутый с севера на юг. Его верхушка едва возвышается над лесом. В центральной части, примерно в километре к северу от развалин вышки, отмечающей высшую точку кряжа, находятся белые скалы, хищно расправившие свои крылья над пришедшими поглазеть на них доверчивыми путешественниками. В средней части склон покрыт исполинскими елями, красивыми, как на новогодних открытках. Под их кущами — белые блины снега и того же цвета крохотные головки подснежников. Запах прелой хвои, солнечные лучи, разрезающие лесной полумрак, разговор бегущих по склону ручейков, щебет птиц рисуют картину лесного счастья. Ниже, будто удар ножа, убогий березовый лес — последствие давнишних вырубок. На горизонте — трубы Карабашского металлургического комбината.

Рафинад — дежурный, он встал полпятого. Столь ранний подъем должен гарантировать прибытие на автостанцию Карабаша к 10 утра. Там назначена встреча с редактором местной газеты Анной Михайловной Муртазиной. Перед экспедицией я разослал 24 письма в разные газеты с предложением о сотрудничестве. Единственный ответ пришел из «Карабашского рабочего». Да еще в Магнитогорском аэропорту заключено соглашение с Асхатом Зигангировым.

Полседьмого мы уже крутили педали. Хотя, это не совсем точно.

Грязная тропа на левом берегу Большого Киалима завалена деревьями, которые упав замерли на самой непотребной высоте — не подлезть, не перелезть. С трудом обошли поверху живописный, покрытый густым лесом, обрыв. Через час дорога из невыносимой превратилась просто в плохую.

Кафе «Елочка» закрыто ввиду отсутствия электроэнергии. Поесть с трудом удается на окраине Карабаша. В пельменной из-за шестикратного повышения цен нет посетителей, да, кстати, и пельменей нет:

— Зачем их делать, когда никого нет? А что, правда, будете есть?

— А когда будет готово?

— Когда будет, тогда и будет. Сидите ждите.

Отсутствие указателей просто бесит. Сегодня это стоило нам восьми лишних километров. Увлеченные хорошей дорогой, мы проскочили ответвление на Кыштым и минут десять гнали в сторону Челябинска.

Село Дальняя Дача под Кыштымом исключительно симпатичное место: несколько современных многоэтажных домов в окружении соснового леса. Жара. Утолить жажду, разбушевавшуюся после карабашских пельменей, совершенно нечем — ни сока, ни газировки, ничего. Выручил какой-то мужчина, вынесший из дома трехлитровую банку холодной воды.

На пыльном проселке под Мауком, тянущимся вдоль железнодорожной линии, нас, обдав гарью, обогнала машина. Из кабины не без труда вылезла беззубая женщина в форме лесника и следами буйной ночи на лице:

— Кто такие? Куда едете? Почему в лесу живете, зачем костры палите?

Глупые вопросы сыпались из нее, как яблоки с урожайного дерева во время урагана. Наконец, на нее внезапно снизошло великодушие:

— Вы же не школьники, я вижу, и не враги, так что езжайте!

Наслаждаюсь дорожной пылью, она имеет приятный вкус далекого детства. Так же пахли проселочные дороги под Мельничным Ручьем близ Ленинграда тридцать лет назад, и так же рядом грохотали поезда, идущие в Невскую Дубровку.

А еще раньше, в 1897 году, в тихом провинциальном Верхнем Уфалее в семье машиниста паровоза, родился Константин Александрович Рундквист, мой дед. Семья с семью детьми жила в достатке и вполне счастливо в своем доме в центре города. Почти век спустя внук впервые посетил родину деда. Здравствуй, Уфалей!

В поселке Никель девочки-школьницы, сбежавшие с урока химии, сообщили, что читали о нашей экспедиции в местной газете и знали, что 5 мая мы будем проезжать Верхний Уфалей.

— Вот бы и нам куда-нибудь поехать, далеко..., — они нам завидовали.

Город переживал, видать, и лучшие времена. Еще 20—30 лет назад его благоустраивали — в сквериках сохранились ажурные литые решетки-заборчики. Сейчас заборы дощатые. Телефонная связь со Свердловской областью, расположенной в десяти километрах, отсутствует. Прилавки пусты. Ленин с плаката напоминает прохожим о правильности пути КПСС... И много-много молодых красивых женщин с колясками...

К вечеру подъехали к озеру Иткуль, известному причудливой скалой-островом. Встать на ночевку негде — по берегу сплошь тянутся пустые в этот сезон дома отдыха, базы, пансионаты. Нас не пускают:

— Не положено. Путевки не оформлены. Что ж, что пусто. Так положено. Да, какая вы экспедиция, вы обыкновенные...

Наконец, нам неописуемо повезло. Людмила Ивановна, сторож одной из баз отдыха, сдалась под красноречием Бори Васина и натиском Лени Полянского.

Базы отдыха, казалось бы, должны завлекать к себе посетителей, особенно в межсезонье. Почему же, вопреки здравому смыслу, в большинстве случаев торжествует дикое сочетание пустующего пансионата и людей, спящих вповалку, под его забором? Что это, лень? Нет, скорее — страх, причем генетический. Я тоже ведь всего боюсь. Боюсь, что не пропустят лесники; боюсь, что завернет милиция; боюсь, что на берегу нельзя разводить костер; боюсь того, боюсь этого. Страшно то, что страх мой зачастую небеспочвенен.

В общем, пустила нас Людмила Ивановна в домик с газом и электричеством. Я, как дежурный, балдел от газа. Но он сначала начал сочиться во все щели на шланге между баллоном и плитой, а затем взял и кончился. Пришлось бежать разводить костерок. Леня совершил «обмен века» — он выменял свежую рыбу у рыбаков на... рыбные консервы. Но с рыбой, кажется, перебор — уху не доели.

Рядом с домом отдыха от берега отходит симпатичный узенький полуостров длиной метров сто при ширине не более десятка метров. На самом кончике среди россыпи могучих валунов, при желании, можно было бы разместить палатку, но уж слишком необычное место. Пока варил кашу, прохлопал изумительное освещение озера на закате — малиновая рябь по всей глади и дым, поднимающийся на противоположном берегу, видимо, от дальнего пожара. Сочетать должности руководителя, фотографа, да еще дежурного, без ущерба чему-либо, невозможно. Если бы я бросил кашу, то меня бы не поняли.

На дорогах процветает местничество. Самые плохие дороги всегда на границах областей. Со стороны Екатеринбурга дорога Полдневая — Иткуль заасфальтирована точно до границы. Челябинцы этого пока не сделали. А попробуйте добраться из поселка с тюркским названием Тюлюк в Челябинской области до расположенной километрах в тридцати русской Николаевки в Башкортостане. Уверяю вас, проще всего дойти пешком.

Из Полдневой Леня позвонил в газеты Полевского и Северского. Первые не проявили интереса ввиду необычайной занятости, а корреспондентка из Северской заводской газеты подошла.

— Где вы работаете? — был ее первый вопрос.

— Часть является сотрудниками малого предприятия «Баско», а часть — безработные, — ответил я и неосторожно поинтересовался, — не идет ли это вразрез с общей направленностью заводской газеты?

Она мгновенно урезонила меня:

— Хватит болтать ерунду, ближе к делу!

Я и пошел ближе к делу, передав ее Боре Васину, любящему интервьюироваться, поднялся в квартиру Лениных родителей и довольно бесцеремонно помылся в ванной.

Племянница Лёни даже не пошла в садик, чтобы посмотреть на приезд своего «великого» дяди.

У Курганове стоит щит, на котором написано «Свердловск 20». Боже мой, всего час езды до дома, жен, детей и других больших и маленьких радостей. Мы же добровольно обрекли себя на встречу с ними только через три месяца.

На зубах скрипит пыль, дождя не было уже две недели. Горло пересыхает от воздуха, исходящего от нагретого асфальта. Решили не заезжать в Первоуральск и не трястись по грязным городским выбоинам, а объехать все это по второстепенным лесным дорогам.

Выдержав утомительную борьбу со встречным ветром, встали на обед в верховьях реки Черемша. После обеда лежал в тени кверху ногами и читал «Полицейские записки» А. Дюма, когда по «Маяку» передали о том, что экспедиция «Большой Урал» прибыла на Чусовую и сменила велосипеды на байдарки. Это, слегка опередившее события, сообщение, как мне показалось, подстегнуло всех к скорейшему выезду. За 5 минут до назначенного времени все выкатили своих «мустангов» на дорогу и нетерпеливо переминались с ноги на ногу.

На станции Бойцы, где у нас завершается первый этап экспедиции и откуда мы уходим по Чусовой на байдарках, стоит длиннющий грузовой состав. За ним виднеются кузов нашей машины и толпа встречающих. Рукопожатия, объятия, письма, корреспонденция. Я иду по полю к реке в окружении фотографов. Я доволен. Дебют сложился замечательно.

Маршрут экспедиции разбит на 6 участков, в начало каждого из которых вспомогательные группы доставляют продукты питания и необходимое снаряжение.

Огромным лагерем из пяти палаток встали на стерне вдоль берега Чусовой. Ужин, затем второй ужин, вовсе необычная для нас гитара, песни. Стемнело. В высокое звездное небо летят искры костра.

Поутру 8 мая заранее запланированное интервью для Центрального телевидения. Корреспондент по Свердловской области Э. Эркомайшвили оказалась миниатюрной пожилой женщиной, панически боящейся клещей, дождя и комаров. Вместе с операторами они подготовили несколько видеосюжетов — велосипеды, карабкающиеся в гору, измерение уровня радиации, операция по извлечению из тела Александра Коржа клеща, гребцов на байдарках (совершенно посторонних) и, наконец, интервьюирование.

Нас стало 15 человек! Вместе с нами по Чусовой плывет группа моральной поддержки, наши болельщики. На ночевках количество ртов возрастает до 19 за счет четверых из машины сопровождения, путешествующей вдоль реки там, где это возможно. Ошибка, вкравшаяся в предварительную раскладку продуктов на сплав и моя мягкотелость в вопросе формирования команды поддержки, обеспечили полную анархию. Перед походом я мечтал о 24 апреля, теперь я мечтаю о том времени, когда нас снова будет 8.

Чусовая — известнейшая река Урала. Она удивительна во многих отношениях, и все ее чудеса прямо или косвенно связаны с географическим положением. Река берет начало на восточных склонах Уральских гор и, полностью пересекая их, дарит свои воды Каме далеко на западе. Уникальное положение Чусовой обусловило, как бурную ее историю, так и неповторимую красоту береговых ландшафтов — на протяжении сотен километров спокойствие реки охраняют молчаливые камни-бойцы.

Вплоть до начала нынешнего века река являлась единственной транспортной артерией, соединяющей Зауралье с Европой. Барки доставляли товары из европейских районов России и вывозили продукцию многочисленных железоделательных заводов Урала. По берегам реки возникли богатые купеческие села, росло население, река процветала.

Но налетел шумный, как кузница, XX век. Километрах в двадцати вдоль реки построили железную дорогу, конкурировать с которой Чусовая не смогла. Товары, неспешно перевозимые под тихий плеск воды, помчались по рельсам со свистом, дымом и шипением паровозов. Железная дорога, будто праздничная ярмарка, потянула к себе пестрое население чусовских деревень. К середине нынешнего столетия большинство из них оказалось покинуто жителями.

Монументами прошлым временам до сих пор стоят брошенные побережные деревеньки и богатые села, смотрящие на мир черными глазницами оконных проемов когда-то роскошных особняков, выходящих фасадами на выложенные камнем берега. Нетрудно представить нарядных барышень, неторопливо гуляющих по набережной. Куда сложнее вообразить, как лет через сто по пустынным улицам вашего города идет, озираясь по сторонам, грядущий путешественник, пытающийся нарисовать картины былой жизни.

Оглушительную славу Чусовой принесли береговые скалы. Это — причудливые стены, иногда отвесные, иногда нависающие над речной водой. В них много гротов, пещер, окруженных таинственными легендами. Известняковые утесы следуют один за другим на всем протяжении реки, не давая путешественникам даже на полчаса покинуть каменную былину. На всех скалах укреплены таблички с названием глыбы-бойца, километражем. По берегам оборудованы удобные места стоянок.

Авторы путеводителя «По Чусовой», изданного в 1980 г., братья Юрий и Евгений Постоноговы сообщают, что «... Волей человека пейзаж Чусовой может измениться... В случае осуществления трансуральского пути из Европы в Азию на Чусовой возникнет ряд плотин, исчезнут прежде опасные камни-бойцы, а небольшие поселки превратятся в крупные речные порты». Столь удивительной концовкой главы «Из истории Чусовой», молчаливо одобряющей бредовые идеи соединения бассейнов Волги и Оби, авторы, мне кажется, чуть-чуть изменяют своей любимой. Теперь же есть надежды, что глупостью человека пейзаж Чусовой не может измениться.

Все скалы исписаны «Петями, Васями, приветами из...» и т.д. А ведь многие из этих скал — памятники природы. Самая первая надпись сделана на камне Писаном (отсюда название!) малоизвестным потомком Демидова, основателя многих уральских заводов. Стоящий напротив крест восхваляет появление на свет того же человека. На задней стороне данной достопримечательности, после Октябрьской революции кто-то аккуратно выгравировал «Эксплуататор трудового народа». В период между 1987 и 1990 годами другой неизвестный столь же опрятно ликвидировал это короткое резюме. Для любителей сражений с памятниками сообщу, что крест просуществовал с 1779 г.

В первые же дни стало ясно, что одолеть почти 400 км за 5 дней до города Чусового нереально. Ранняя весна, до этого помогавшая нам, здесь подложила свинью. Вода ушла. В русле Чусовой торчат камни, о существовании которых я даже не предполагал. Наш с Леней двухместный экипаж, будучи наименее опытным в плавании (пардон, хождении) на байдарках, мгновенно пропорол днище судна. Затем не избежал повреждения Вова Романенко. Причем, как мне показалось, он подмочил что-то из киноаппаратуры. Во всяком случае, пару дней Володя был не столь активен в съемке, как до этого.

Полдня плавание, полдня ремонт. Отставание от графика на Чусовой составит минимум день, а то и два. Но даже интересно — появились задачи, требующие решения.

Наступило похолодание в сочетании с встречным северо-западным ветром. Сплав выродился в тяжелую изнурительную работу. В мой адрес стала поступать критика, пока только от «гостей»— не там встал, не вовремя и т.п. Это — первый признак дискомфорта. Миша Лобанов, мой нетуристский друг, признался, что ему надоела эта романтика под холодным дождем. Для него многое кажется диким. Он удивляется зачем все это нужно. Для непосвященных может быть мы даже в чем-то супермены — внешне не устаем, шутим шуточки на холодном встречном ветре, спать ложимся почти без одежды. Все это шокирует. Видимо, мы отличаемся от нормальных людей.

Напротив Синего Камня странный поваленный лес. Повалены наиболее крупные деревья, они обломаны на высоте 6—8 метров от земли. Мелкие и более гибкие деревья устояли, продемонстрировав мудрость японской пословицы «Сгибайся как ива, а не сопротивляйся как дуб». Что это? Смерч? Или след посадки таинственного НЛО? Не так ли рождаются легенды?

В Кыне туристам не продают хлеб!

— Нет, не продам и все!

Рядом с пекарней тусуются пьяненькие юнцы с мопедами и мотоциклом. Обсуждают они не чемпионат мира по хоккею и не стартовавшее футбольное первенство. Местных девчонок они тоже обходят вниманием, а говорят только о том, кто сколько «выжрал винища» накануне на дискотеке и кому сколько раз «отгрузили сапогом по роже». Компания, смакуя подробности, глуповато похохатывает.

Подходит Леня:

— Как не дают хлеб? Какие мы туристы? Мы — экспедиция!

— Чем докажешь?

Леня аккуратно прикрыл за собой дверь пекарни. Как ему удалось доказать, я не знаю, но пять буханок хлеба (это просто чудо, я такого в жизни не ел) он получил довольно быстро.

Вся Чусовая пронеслась, как числа в игровом автомате. Камни, камни, камни... Красиво, но очень-очень холодно. Вместо планируемого до экспедиции матрасного отдыха получился суровый спорт, в котором мы вдобавок к массе дискомфорта заработали почти два дня отставания от графика.

От Чусового экспедиция по горно-таежным дорогам Пермской и Свердловской областей добралась до Карпинска. Эта часть пути была соткана из контрастов. Снег с дождем на чудовищной брусчатке в районе Губахи с ее индустриальными ароматами и тридцатиградусная жара «курортного» Кытлыма, красота горного оазиса Конжаковского Камня и ужасные своей бесхозяйственностью вырубки на окрестных склонах.

Выезд из Чусового непрост. Надо постоянно сворачивать на дорогу, кажущуюся второстепенной. Потом крутейший тягун. После него у меня заболело колено, не так ужасно, как в первые дни, но заболело. Спуск, подъем, спуск, подъем. Брусчатка создает такую тряску, что отвинчиваются детали упакованного в багаж фотоаппарата!

15 мая выдался трудным днем. Бесподобный закат накануне вечером на берегу красавицы Вильвы, который привел меня в фотоэкстаз, как оказалось, был предвестником тяжелых испытаний.

Боря Васин очень быстро под непрекращающимся дождем сготовил завтрак. Втаскивая его в палатку, он поинтересовался;

— Два дня отставания, три дня, не все ли равно?

Конечно, я предпочел бы весь день проваляться в спальнике, но говорю, что не все равно и вылезаю под дождь собирать рюкзак. Дураки! Мы оставили рюкзаки под дождем. В каждой «штанине» велорюкзака кружки по две воды. Не стал ее вычерпывать, а прямо покидал на дно рыбные консервы.

Выехали. Романтика. Дождь. Туман. Из тумана выскакивают тяжелые грузовики с включенными фарами. Андрею Зорину интересно, что о нас думают водители. А мне — нет, я знаю. Рафинад кричит, что даже интересно ехать под таким дождем.

Дорога адская. Нищета и убожество. Брусчатка, размытая дождями. Местами поверх нее брошен отслаивающийся пластами асфальт, кое-где все усыпано гравием. На смену туману явился крепкий ветер в лицо. Дождь не прекращается. Самое чудовищное — стартовать после привала. Плохо то, что сильно растягиваемся, и пока передние всех дожидаются, они коченеют. Руки деревенеют, ноги мерзнут. Совсем не вовремя прокол у Васина. На него жалко глядеть, он трясется всем телом. Остальные, по очереди помогая ему, прыгают, бегают по обочине, машут руками, как футболисты, готовящиеся выйти на замену.

Непонятно, чем руководствовались строители, проложив дорогу прямо по осевой линии гор, открытой всем ветрам. К тому же она повторяет конфигурацию рельефа.

Столовая в Нагорнском, долгожданная, как приглашение на посадку в самолет после суточного откладывания. Желудок заглатывает все без всякой последовательности и не испытывает никакой тяжести. Усталый Серега Ткач захмелел от обжорства и задремал на стуле. От нас поднимается пар, с одежды стекает вода. Страшно возвращаться на улицу. Выхожу, жду; нет, буду ждать внутри. Мое возвращение вызывает дружный смех, жалко же я выгляжу.

После обеда, стиснув зубы, отъезжаем до ближайшего леса и разводим большущий костер для просушки одежды. Мы мокрые насквозь. Лишь в самом потаенном уголке одежды обнаруживаю сухое пятнышко размером с двухкопеечную монету.

На ночевку встали на левом берегу чистейшей речки Кизел выше одноименного города. Напротив нас за пригожим еловым лесом выстроились домики какого-то пионерлагеря. Во время ужина возникали микроконфликты, которые я напрямую связываю с некоторым полученным сегодня переутомлением. Сверх обычного на ужин были морковные цукаты, ирис и обыкновеннейшее (и в такой же степени редкое для нас) с быстротою молнии улетучившееся сливочное масло. В условиях карточной системы общества переразвитого социализма Лёне — завхозу, обеспокоенному массовым, по его мнению, похуданием участников экспедиции, удалось выпросить килограмм масла после того, как он показал пальцем в окно на несчастных, промерзших мужиков, едущих аж от Магнитогорска.

На следующий день установилась безоблачная холодная ветреная погода. Первая половина дня и обед прошли под знаком ожидания встречи с военной заставой в Гашковке при въезде на территорию обширных исправительно-трудовых заведений. Только мы вынырнули из-за поворота и еще не сообразили что к чему, как из избушки, представляющей собой контрольно-пропускной пункт, возле которого была натянута ржавая проволока вместо шлагбаума, один за другим выбежали трое военных. Мы мило побеседовали с ними, попили чаю, подарили им значки с экспедиционной символикой и без всяких возражений с их стороны ступили на территорию лагерей.

Весь день путеводной звездой была Ослянка. Поначалу гора располагалась впереди, затем справа. Ближе к ночевке на так называемом Гашковском перевале появились массивы Конжака, Косьвы и Буртыма. В совокупности с Ослянкой они величественно замыкали весь наш горизонт на востоке.

К утру потеплело, стало пасмурно, молчаливые тучи заволокли своими бесформенными телами вершины гор. За час доехали до околицы Верхней Косьвы, Слева от дороги огороженная колючей проволокой колония. Внутри в основном двухэтажные бараки с символом лагерного классицизма лозунгом «Добросовестный труд — путь к быстрейшему освобождению!» Из окошечка на контрольно-пропускном пункте нас проводили взглядом две исключительно откормленные рожи. На ходу поздоровались с военными и уточнили дорогу в Усть-Тыпыл. Кстати, здесь как и в Гашковке, помнят двух чудаков, которые ездили по этим дорогам в прошлом году. Это был наш разведотряд, состоящий из Игоря Губернаторова и Миши Лысакова. Появление в этих краях кого-либо по собственной инициативе рассматривается как сенсация.

Вдоль дороги по берегу Косьвы тянутся лесоразработки. Нас встречает страшный, наполовину вырубленный лес. Мы приветствуем кучки греющихся у костров заключенных. Они кричат нам вослед:

— Здравствуйте, салам алейкум, гамарджоба, счастливого пути, бродяги!

Симпатичный и подчеркнуто вежливый зэк заварил Фредди поломанный накануне багажник.

Не менее любезны были и конвоиры. Они подсказывали нам как сориентироваться в хитросплетении лесовозных дорог, где лучше выбрать место брода, угощали нас чаем, удивляясь, расспрашивали откуда мы такие взялись.

По разбитым дорогам, то грязным по ось, то усыпанным острым щебнем и полностью повторяющим рельеф сильно пересеченной местности, прибыли в поселок Кытлым. Он довольно велик и более или менее аккуратен. В глаза бросается обилие нарядных жителей, особенно в сравнении с только что покинутыми нами зонами лагерей.

Почему никому не приходит в голову построить в Кытлыме туристский комплекс? Вместо этого убогая дребезжащая драга метр за метром въедается в чудесную горную долину и скоро начнет поедать склоны самой высокой горы Свердловской области Конжаковского Камня. К слову, высшей вершиной Южного Урала Ямантау уже закусили, предварив трапезу лицемерным учреждением в ее окрестностях заповедника. Из заурядного поселка нетрудно сделать курорт. Прибыли он будет приносить не меньше, сохранится первозданная красота природы, а изменившаяся инфраструктура несомненно удовлетворит местных жителей. Пока же угрюмый барак кытлымской гостиницы «Кедр» наотрез отказывается принять путешественников:

— В гостинице поселите?

—Нет!

— Почему?

— Потому что об этом не может быть и речи!

— Но, почему, простите?

— Нет, не поселю.

—Но гостиница пустая?

— Ну и что. Так положено!

— ?

— Еще цены не установлены. Не может быть и речи. Все!

19 мая восхождения на Конжаковский и Косьвинский Камни. С утра опросил желающих. Нашелся энтузиаст, Боря Добровольский, для восхождения на Косьвинский Камень. Он отправился туда с прибором для измерения уровня радиации. На Конжак потянулась весьма разношерстная компания — фотограф, кинооператор, администратор и несколько членов основной группы.

Дорога предстоит дальняя. В лесу полно нерастаявшего снега. Почки на деревьях только набухли и еще не распустились. Мы обогнали весну в своем стремлении на север.

Только пошли, сразу же остановка. Женя Савенко начал съемку. Ничего не поделаешь, согласно контракту мы обязаны создать ему все условия для работы.

Гору Катышер обходим слева, почти достигая ее лысоватой вершины. Спуск к перемычке между Катышером и Острой Косьвой сложнее подъема, здесь сплошь снег. Наст иногда держит, а иногда проваливается, и идущие первыми погружаются в глубокую прохладную западню. Все происходит очень медленно, нас много. Гляжу с тоской на Косьвинский Камень. Где-то там Адмирал мобильно лезет к вершине.

За Острой Косьвой скорость падает почти до нуля. Кто не слишком быстр, кто фотографирует, у кого болит колено, бедро и т. д. В час дня пообедали слева от Тылайского Седла. Здесь оставили почти все вещи, Борю Васина, читающего Чейза, и Фредди, у которого внезапно скрутило живот от чрезмерного увлечения кытлымской столовой.

Дует дикий западный ветер, но не холодный. Вершина Конжака не производит на меня решительно никакого впечатления. Залезаем к туру, касаемся рукой вышки и моментально прячемся за ветром в камнях. Тут целый музей всякой мишуры. Бросилось в глаза, что кто-то поднялся на Конжаковский Камень в честь открытия XXVII съезда КПСС. А почти двести лет назад вершину посетил и описал российский академик Иван Иванович Лепехин. Наверное тогда здесь были непроходимые дебри.

В столовой Кытлыма отравился и я. Ел фестал и жевал, глотая, черемуховую кору (вот, гадость-то) по рекомендации Леонида. Разболелись левое плечо и правое колено. На фоне этого невезения удивительным выглядит рекорд скорости на участке Кытлым—Карпинск. Гнали здорово, но лучше бы то же расстояние преодолели медленнее. Весь день смотрел только на дорогу, километровые столбы, добросовестно крутил педали и вдыхал пыль.

На ночевке возле разъезда Козьего, где мы поселились в узкой полосе густого придорожного леса, впервые на маршруте появились комары. Окутав нас навязчивым облаком под Североуральском, они не отставали от нас до самого Карского моря.

Североуральск оставил вполне благоприятное впечатление — светлый и жизнерадостный. Он чище и свежее многих только что оставленных нами городов — Губахи, Кизела... Может быть определенную положительную роль сыграла солнечная погода в этот день, а также то обстоятельство, что мы не останавливались в Североуральске на обед. О городах, где это приходилось делать, остались худшие воспоминания. Чаще всего нас обругивали за употребление слишком большого числа котлет, а в Чусовом нам был выдан один гарнир— комок слипшихся макарон.

Ватага пацанов с криками километра два гналась за нами. Больше всего их, видать, привлекли британские велосипеды, отличающиеся от наших как «Мерседес» от «Запорожца».

Самое грустное событие во всей экспедиции случилось между Кальей и Черемухово. Дорожное правило «Соблюдай дистанцию» вошло в противоречие с распространенным в велоспорте тактическим приемом «сидения на колесе». На участке ремонтируемой дороги Андрей Зорин влетел в полосу свежего цемента, погрузился в него на треть колеса и рухнул. Все задние попали в групповой завал. Ситуация осталась бы комической, если бы наш самый опытный Борис Добровольский не ударился о руль. Травма оказалась настолько серьезной, что была проведена хирургическая операция в районной больнице Ивделя.

Выбыл Адмирал... Его потеря может прискорбно отразиться и на всех нас, поскольку именно он должен был командовать предстоящим сплавом по Щугеру. Боря самый надежный из всей сотни человек, с кем мне приходилось путешествовать. Его качающаяся во все стороны фигура с охапкой дров, бредущая пляжем Берингова моря, после умопомрачительного 42-километрового перехода в прошлогоднем странствии, навсегда останется в моей памяти примером человеческой стойкости. Он не переобувается и не меняет одежды пока не заготовлены дрова, не поставлена палатка и не полыхает костер — очень важный штрих в назидание многим, в том числе и мне.

Тогда же казалось, что у Бори рядовой ушиб и мы продолжали путь, весело болтая о том, кто и когда бывал на Денежкином Камне, чьи могучие очертания долго плыли слева от нас. Оказалось, что Североуральский район — место знакомств. Двое участников встретились на его территории со своими будущими женами, и все под Денежкиным. Поговаривают, будто бы к концу 1991 года снова хотят открыть заповедник «Денежкин Камень». Это, несомненно, нанесет урон службе знакомств.

Севернее Полуночного экспедиция оказалась в обширной области сильных лесных пожаров, вызванных засухой и разгильдяйством. В одном месте дорога завела нас прямо в горящий лес. Возле первого очага я остановился и позакидывал его землей. Впереди, справа, слева фрагментарно горели участки леса. Потушить все это было невозможно. Мы быстро ехали по горящему коридору, над нами крутился вертолет.

Вижай. Ого! Вот где пожарище! Горит полпоселка и примыкающий к нему с востока лес. Местные жители сохраняют потрясающее спокойствие. На завалинке сидят мужики с чинариками, расконвоированные зэки с личными матрасами под мышками бредут куда-то по центральной улице. Наши бросились тушить пожар. Мишу Лысакова тут же укусила собака, он вытаскивал холодильник из горящего дома, помогая кому-то спасать скарб. Пожарные все свои силы бросили на тушение сельского клуба, за это время сгорело пол-улицы. Кинооператора Вову Романенко беззлобно послали подальше и не побили.

За мостом через Вижай спрятались женщины с несчетным количеством детей. Они удивлены, что мы спокойно проехали через горящий лес. Они просят не бросать их. Располагаемся огромным табором на безлесном полуостровке. Если со всех сторон будет гореть лес, то и тогда отобьемся. Напряженная ночь оказалась безветреной, пожар не распространялся. Детей вывез вертолет. По рации удалось связаться с Ивделем, Адмиралу сделали операцию. Ему уже лучше.

Велосипедная часть экспедиции завершилась после брода через Ауспию (бассейн Лозьвы). Дальше будем идти только пешком. Вечером готовили велосипеды к отправке, сортировали вещи, собирали рюкзаки. После ужина я скрылся от комаров у Вити Лукина в кабине автомобиля сопровождения, писал письма, заметки, восстанавливал записи в дневнике.

На первом пешеходном участке вместе с нами идет группа кубанских туристов. Неожиданно возникли проблемы с совместным питанием. Они не соглашаются отступить от своих взглядов и не могут есть утром мясное, на ужин — молочное. Или, наоборот, не помню. Время и продолжительность обеда у них тоже иные. Вообще, они, похоже, собираются жить по московскому времени. Утром в их группе произошла размолвка. Руководитель Андрей Пенчуков хочет идти отдельно от нас, а супруги Коля и Наташа Колесниковы «пошли в экспедицию с уральцами». Дело кончилось подписанием протокола о передаче Колесниковых под мою юрисдикцию.

Первый день идти пешком страшно тяжело. Ноги не слушаются — привыкли к велосипедам, плечи страдают от тяжести необычных двухпудовых рюкзаков. Жарко, комарино, тяжело. Весь день закрытая местность — сплошной густой лес. Тропа сильно завалена деревьями, из-за этого она все время разбегается веером, теряется, вновь появляется и так без конца. Все время что-нибудь цепляется за ветви, коряги, сучки — то рюкзак, то одежда, то ботфорты болотных сапог. Пот течет струями, смывая с лица следы репеллентов. Единственное спасение от комаров — бросить рюкзак и безостановочно хлестать себя ветками.

На этом участке пути передвижением экспедиции руководит Саня Корж (Рафинад). Он что-то записывает, смотрит на компас. Мне это нравится. Рафинад ввел правило «30 минут». После остановки на ночлег полчаса личного времени, после чего назначенные бригады занимаются кто чем — собирают дрова, оборудуют лагерь и т. д. Рафинад прекрасно справляется с обязанностями начальника. В общем, я отдыхаю, если пренебречь рюкзаком, который приходится тащить.

Только к обеду на следующий день вырвались из дремучего леса на простор горной тундры. Впереди огромные снежные поля, посреди которых торчат уже распустившиеся светло-зеленые березки. Эти пейзажи вдохновляют поражающего своей подвижностью Владимира Ивановича. Максимум его фотоактивности приходится на время между семью и восемью часами вечера.

Первая достопримечательность на пешем маршруте — печально известный перевал Игоря Дятлова. В феврале 1959 года здесь при невыясненных обстоятельствах погибли 9 туристов из Уральского политехнического института. «Их было 9, — читаем на обелиске, — под этим перевалом вьюжной ночью 2 февраля 1959 г. погибли туристы УПИ Дятлов И., Колмогорова 3., Дорошенко Ю., Слободин Р., Кривонищенко Ю., Колеватов А., Дубинина Л., Тибо-Бриньоль Н., Золотарев С. Памяти ушедших и не вернувшихся назвали мы этот перевал имени группы Дятлова».

Существует множество версий их гибели, особенно их число множится в последнее время. Загадочная причина заставила туристов среди ночи разрезать изнутри палатку и кинуться вниз по склону, в конце которого были обнаружены их замерзшие тела. Следствие, открытое по факту их гибели, было прекращено, все материалы канули в секретных архивах.

Места вокруг перевала жутковатые. В каменных останцах воет ветер, рядом возвышается хмурый купол Солат—Сяхла — горы Мертвецов. Это мансийское название дано задолго до трагической ночи в 59-м году. Согласно легенде на вершине погибло девять манси. Известный знаток топонимики Урала А. Матвеев, неоднократно поднимавшийся на гору, писал: «... должен признать, что более суровой и мрачной горы в этой части Северного Урала нет...».

Скалы на перевале Дятлова, словно детали зловещего музыкального инструмента, создают странные звуковые эффекты — шум автомобильного мотора, рев водопада, наконец, сеющий тревогу непонятный вибрирующий звук.

Свою версию гибели дятловцев выдвинули фотограф экспедиции Владимир Иванович Холостых и кинооператор Володя Романенко. Они предположили, что туристы могли стать жертвой явления, подобного эффекту «летучего голландца», когда люди, беспричинно обезумев, выпрыгивают за борт корабля навстречу своей смерти. Известный физик Р. Вуд установил, что причиной этого явления служит формирование в силу чего-либо инфразвука, резонирующего с одной из собственных частот человеческого мозга. Это порождает ужас, а вслед за ним неконтролируемые действия. Известен эксперимент Вуда, когда ученый генерировал подобную частоту в кинозале и довел зрителей до состояния крайней паники. Может быть в случае с дятловцами произошло нечто подобное?

Участник поисков группы Дятлова и многолетний спутник Игоря М.А. Аксельрод склонен отвергать версию безумства. Моисей Абрамович любезно согласился встретиться со мной и рассказать о событиях 1959 года.

— Я хорошо знал Игоря Дятлова, — начал Моисей Абрамович. — Он учился в УПИ на радиофаке, на пятом курсе. За год до событий, о которых идет речь, мы путешествовали вместе по Приполярному Уралу. Игорь приглашал меня и в это, ставшее трагическим, путешествие, но я не смог, поскольку у меня были другие планы.

Вся подготовка проходила у меня на глазах и ничего не предвещало столь скорбной развязки. Они ушли, а мы продолжали жить своей жизнью, иногда вспоминая друзей. И вот проходит контрольный срок, день, другой, а от ребят никаких известий. Впрочем, первоначально особой тревоги это не вызывало, мало ли — задержались, затерялась телеграмма...

Наконец, институт организует поиски под общим руководством известного свердловского туриста Евгения Поликарповича Масленникова. Надо сказать, поиски были построены тактически безупречно. Четыре поисковые группы пересекли заявленный маршрут дятловцев в различных местах, что позволяло определить до какого места добрались путешественники. Пятая группа шла по их маршруту. Забегая вперед, скажу, что именно ею были обнаружены лабаз и палатка группы Дятлова.

Я попал в отряд, выброшенный вертолетом в район Отортена. Мы прошли десятки километров — никаких следов. Вдруг, шум двигателя. Не успели мы толком оглядеться, как над нами пролетел самолет и, дав круг, сбросил вымпел. Записка гласила: «Найдены пустая палатка и лыжи на склоне горы 1079». Лаконичное послание с неба не допускало никакой двусмысленности в отношении судьбы ребят. В подавленном состоянии мы пошли в указанное место.

Да, бесспорно, это именно их палатка стоит на мрачном склоне Солат-Сяхла. Я сам принимал участие в ее шитье в 56-м. Под палатку аккуратно, без спешки, уложены лыжи. Дата гибели ребят была установлена элементарно просто. В дальнем углу палатки лежал дневник с датой последней записи—2 февраля 1959 года. То есть туристы только начинали маршрут. В долине Ауспии они соорудили лабаз — закладку продуктов и снаряжения, ненужного выше границы леса. Это говорило о том, что ребята пошли в радиальный выход налегке, намереваясь через день-другой вернуться к базовому лагерю.

Прокурор после поверхностного осмотра палатки и ее содержимого дал указание свернуть ее. Единственное, что было зафиксировано кроме обнаруженного дневника, это—длинный вертикальный разрез палатки изнутри ножом.

В первый же день поисков в одном километре ниже по склону у основания могучего приметного кедра были сделаны страшные находки — окоченевшие трупы Кривонищенко и Дорошенко. Бросилось в глаза, что ребята были раздеты почти до нижнего белья. Под кедром оказались следы маленького костерка.

Рассосредоточившись по всему склону между палаткой и огромным кедром на границе леса, мы, вооруженные длинными щупами, начали последовательно зондировать склон. Выше кедра были обнаружены тела Игоря Дятлова, Зины Колмогоровой и Рустема Слободина.

На трупах не было никаких следов насилия, причиной их смерти было переохлаждение. На ногах ребят были лишь шерстяные носки. Это сразу породило версию, согласно которой ребята, потеряв контроль над собой, разрезали палатку и кинулись вниз по склону навстречу своей гибели. Что явилось причиной? Чаще всего это связывали с яркой близкой вспышкой, сопровождаемой грохотом взрыва, но вслух об этом тогда не говорили. И, в общем-то, это подтверждалось косвенными данными. Многие наблюдали неестественное свечение каких-то небесных объектов на Среднем и Северном Урале в начале 1959 года. Яркие шары, пролетающие в те дни по небу, видели в числе прочих известные туристы Г. Карелин, Р. Седов. Пульсирующий круг, движущийся по горизонтали, видел и я сам. О чем-то подобном сообщал один из февральских или мартовских за 1959 год номеров газеты «Тагильский рабочий».

Остальных дятловцев нашли уже весной, когда снег начал таять и по склонам гор побежали звенящие воды. Очередные зловещие находки ни в малейшей степени не прояснили ситуацию. Скорее, наоборот. Обнаруженные на лапнике в глубоком овраге недалеко от кедра тела четверых ребят имели разные травмы, совершенно необъяснимые по происхождению и не укладывающиеся ни в одну из выдвинутых до этого гипотез.

У Коли Тибо-Бриньоля у основания черепа обнаружена вмятина 7 на 9 сантиметров, у Любы Дубининой симметричный перелом 5—6 ребер, у Золотарева тоже переломы ребер, но, наоборот, все с одной стороны тела. Рядом с ранеными у лапника замерзшая фигура Колеватова.

После майских находок следствие, похоже, зашло в тупик. В связи с этим оно было закрыто, породив осторожные кривотолки о причастности военных к этой трагедии.

— И Вы склонны к военной версии? — спрашиваю я Аксельрода.

— Нет. Скорее, нет. Я часто думал об этой истории, и у меня сложилась своя версия. Игорь Дятлов организовал лабаз в долине Ауспии и собирался после небольшого кольца вернуться к своей заброске. Аккуратно уложив ненужные в радиалке вещи, ребята неспеша начали торить лыжню к перевалу восточное купола Солат-Сяхла. Ближе к вечеру погода стала ухудшаться, а потом и вовсе помела поземка и запуржило. (Это подтверждают метеоданные того дня). Ребята забрали несколько влево и потеряли ориентировку. Убедившись в этом, — с кем не случается такого в метель, — ребята совершенно правильно решили встать на ночевку. Они спокойно обработали часть склона, утрамбовали площадку, разложили лыжи вниз креплениями и поставили палатку. Дневниковые записи того вечера совершенно спокойны и не содержат ни драмы, ни ее предчувствия. Время не столь позднее, ребята неспеша ужинают, вспоминают прошлые путешествия, кто-то уже строит планы на будущее и ложатся спать.

Самые сильные и бывалые Дятлов и Золотарев ложатся, как всегда, с краев, в наиболее холодных и некомфортных местах. Дятлов в дальнем конце четырехметровой палатки, Золотарев у входа. Думаю, рядом с Золотаревым лежала Люда Дубинина, дальше Коля Тибо-Бриньоль, Рустик Слободин. Кто был в центре и дальше, не знаю, но четверо ребят у входа, по-моему, лежали именно так. Все уснули.

И вот глубокой ночью, когда лишь притихшая метель слегка качала скаты палатки, произошло Нечто. Грохот, шум и внезапный удар снежной лавины по части палатки, примыкающей к входу. Другая часть палатки, оказавшаяся под прикрытием большого снежного уступа, не пострадала, лавина пролетела над ней и умчалась вниз. Удар принимают на себя четверо крайних ребят. Голова аскетичного Тибо-Бриньоля вдавливается в объектив фотоаппарата, который за неимением лучшего, Коля нередко клал под голову. Различия в переломах ребер Дубининой и Золотарева объясняются их разными положениями во время сна — на спине и на боку.

Темнота, стоны травмированных товарищей. Выйти через вход невозможно. Кто-то выхватывает нож, разрезает палатку и помогает всем выбраться наружу. Игорь принимает решение немедленно вернуться к лабазу, где аптечка, теплые вещи, укрытие леса. И они пошли. Завывает пурга, перед ребятами белое безмолвие, окутанное темнотой. Сориентироваться точно не удается, и ребята спускаются к лесу, но не к тому, где лабаз, а, увы, к другому. У раскидистого кедра Игорь понимает, что спустились они не туда. Туристы ломают лапник и в овраге, укрытом от ветра, укладывают раненых друзей. Они отдают им всю теплую одежду и разводят костер. Умирает Коля Тибо-Бриньоль. Подавленные Игорь Дятлов, Зина Колмогорова и Рустик Слободин хотят вернуться к палатке, чтобы оттуда принести какие-то вещи, а может быть попытаться достичь лабаза. Неизвестно достигли они палатки или силы оставили их на подъеме.

— Остается ответить на совсем маленький вопрос — что явилось причиной схода лавины, какое «Нечто» придало ей силу? — спрашиваю я.

— Вероятно, этот вопрос останется открытым. Военные испытатели не берут на себя ответственность за трагедию дятловцев даже сейчас, когда поднялись завесы и над более зловещими событиями. Экстрасенсы, привлеченные мною для анализа ситуации, настаивают на вмешательстве параллельных цивилизаций. У большинства из нас, пропитанных материалистическими теориями, их выводы вызывают улыбку или даже раздражение. Но поднимите голову вверх и как-нибудь безоблачной ночью загляните в печальную глубину таинственных небес...

Моисей Абрамович замолчал.

Я вспомнил себя маленьким мальчиком, гуляющим за ручку с мамой. Как-то поздним вечером мама показала мне на небо со словами: «Смотри, Колюша, сколько звезд. Наверное, где-нибудь там тоже есть разумные существа»... Потом я представил лавину, налетающую на палатку:

— А почему палатка не была сметена лавиной?

— Она была очень слабо натянута и, приняв на себя удар, осталась на месте.

— А почему они ушли босиком? — Я задаю последний волнующий меня вопрос.

— Это объяснимо. Вниз ведет крутой склон, по которому безумно спускаться в полной темноте в скользких лыжных ботинках. Они ведь шли к лабазу...

В наступившей тишине жужжал какой-то прибор.

— А знаете, что в этой истории меня потрясло больше всего? — спросил Моисей Абрамович. — Это — первый вопрос матери Кривонищенко: «Скажите, Юра умер как мужчина?»

Они умерли достойно.

Прелестны пейзажи на границе леса под Отортеном. С высоты его Лозьва в верховьях напоминает пунктир, нанесенный на белизну широкой долины. Река то вырывается из-под снега и радостными брызгами летит навстречу солнцу, то недовольно урчит где-то внизу под его толстым слоем. Целый час шли только по яркому снежнику. Кажется, немного нахватался «зайчиков» — глаза без очков болят от такой белизны.

Кругом елочки и березки чуть выше человеческого роста, можжевельник, карликовая ива. На кончиках веточек у елок крохотные темно-красные шишечки. Живые деревья чередуются с причудливыми корягами-мертвецами. В силу слабого знания ботаники не могу перечислить великое множество цветов и трав, создающих мягкий благоуханный ковер.

Прекрасна гора Отортен, увенчанная каменным хребтом из отдельно стоящих камней до пяти метров высотой. От вершины склон Отортена круто спадает к чистому ото льда озеру Лунтхусаптур. По мансийскому преданию в озере Гусиного Гнезда во время всемирного потопа спасся один-единственный гусь.

После обеда на склоне Отортена и отличного отдыха пошлось веселее. Занимаемся слаломом, Отортен обошли справа, следующую гору слева, потом опять справа. На ночевку встали вблизи перевала с Сульпы на Маньскую Волосницу. Впереди массивный несимметричный силуэт горы 1025 м, находящейся в «вершине» Свердловской области на стыке ее владений с Коми и Тюменской областью. За полдня раз восемь уходили из Азии в Европу, но неизменно азиатские склоны тянули нас обратно. Они более гостеприимны — здесь ближе уют леса и слабее господствующие над Уралом западные ветры. Здесь же наткнулись на стадо оленей, безрогих, обшарпанных и тощих, как послеперестроечное общество.

Сверху казалось, что за спуском последует крутой подъем. Однако он оказался совсем пологим. Этот же эффект мы частенько наблюдали на велосипедах. Особенно при объезде Гремячинска в тот жутко холодный день 15 мая. Это сродни оптическому обману, когда легкий поворот дороги воспринимается едва ли не как 90-градусный. Два таких поворота в одну сторону способны серьезно озадачить.

Андрей Зорин вырезает фигурки всяких чучел на эфесе своего альпенштока. Он говорит, что это позволяет ему забыть об усталости и сразу переключиться на другую работу. Другие разнообразят насыщенные будни чтением книг. Очень много читаем. Почти у каждого есть хотя бы одна книжонка, и мы ими без конца обмениваемся. На Джеймса Хэдли Чейза стоит очередь. Те, кто уже все прочитали, разыгрывают кубок Северного Урала по преферансу.

Мне очень нравится Миша-сан, Михаил Александрович Лысаков. Он очень активен — ставит палатку, собирает хворост, бегает за водой... Если пишет дневник, то эти страницы нельзя назвать отпиской. Ведь кто-кто, а он бывалый, «старичок».

Идем неплохо, но тем не менее несколько отстаем от графика. До Маньпупунёра еще далеко, но если сегодня дойдем до буквы «О» в размашистом названии «Поясовый Камень» на следующем листе карты, то завтра, слегка поднатужившись, ликвидируем отставание Купленные нами топографические карты датированы 1951 годом, они рассыпаются в порошок на сгибах и растворяются от попадания влаги.

Внезапно под ноги попалась торная нартовая тропа, идущая прямо по осевой линии главного водораздельного хребта. Я с удовольствием стал прикидывать, какую мы на ней разовьем скорость. Она вошла в лес, словно парковая аллея и вдруг пропала, как в воду канула. Насечки на деревьях тоже не помогли.

Утром я ожидал ухудшения погоды, потому что образцово отрицательным был закат. Солнце село в суровую тучу, которая неприминула тут же обрушиться ливнем на голову г. Койпа. Нет, опять безоблачная погода. Легкий ветер, никаких комаров! На втором переходе вновь наткнулись на тропу. Здесь она напоминает уже дорогу. Куда она вчера делась, не под землю же в самом деле провалилась?

От склонов горы Янывондерсяхал стали спускаться к долине Печоры. Довольно долго шли в темном буреломистом лесу, затем наткнулись на небольшой ручей, левый приток Печоры. Какие райские полянки тянутся по его берегам!

Постепенно подкралась гроза и как бабахнет! Пошел дождь. Решили переждать его под полиэтиленовыми тентами. Гром гремит, молния сверкает, а настоящего ливня все нет. Наконец, твердь небесная продырявилась, и нам пришлось несладко под куцыми накидками. Еще три минуты и все кончилось. В солнечных лучах, протискивающихся через кроны деревьев, клубами поднимаются с земли обильные испарения.

Как долгожданен обед и как вкусен суп с добавками сухого лука, лимонной кислоты, красного перца и сушеного укропа. Но, мало... После еды улегся на речной гальке и задремал под тихий плеск Печоры. Возглас Рафинада известил о выходе через 15 минут.

Идем по лесу в северо-западном направлении, потихоньку набирая высоту. Я пошел вперед. Жуткий переход. Я задыхаюсь от налипшей на лице паутины. Рубаха разодралась и промокла насквозь. Не припомню такого дикого потоотделения. Вероятно, это связано с какой-то перестройкой организма в ответ на «голодание» и физические нагрузки.

—Николай, ты вспотел как сержант,—констатирует Владимир Иванович.

Я не знаю, как потеют сержанты, поэтому, к сожалению, мне нечего было ответить.

Вылезли на плато выше границы леса. Видны «пупы» Маньпупунёра. О, черт, до них еще далеко, а Саня Корж уже завел разговор о ночевке. Владимир Иванович просит дойти до«пупов»,а там хоть сутки голодать. Ситуация непростая. С одной стороны, я поддерживаю Рафинада, поскольку уже устали, дальше сложно с дровами и т.д., но с другой стороны мы должны создать условия для работы Владимиру Ивановичу. Идем еще час с небольшим, огибаем какой-то западный отрог хребта Маньпупунёр и... не знаю, что делать дальше. На помощь приходит Владимир Иванович:

— Замечательное место, все великолепно, отлично, превосходно!

Знаменитые скальные болваны Маньпупунёр или Болваноиз расположены на северо-западном склоне горы в трех километрах от вершины. Каменные пальцы напоминают исполинские кегли. Их семь штук. Они возвышаются над плато на 30 метров и в большинстве своем расширяются кверху. По мансийской легенде, это — окаменевшие по велению доброго Бога манси враги, пошедшие на них войной. Поодаль расположена скальная стена, напоминающая слона. Она тоже очень симпатична, но близость «чудес природы» отводит ее на второй план.

Одно из первых упоминаний Болваноиза в литературе принадлежит М. Ковальскому, астроному и геодезисту Североуральской экспедиции Русского географического общества 1848 г.: «Из боковых западных кряжей (в верховьях Печоры — Н.Р.) более примечательны Койп (3513 фут.) и Болваноиз, на вершине которого стоят несколько отвесных скал, издали представляющих фигуры истуканов, что, вероятно, было поводом названия кряжа. Граф А. Кайзерлинг был на горе и зарисовал—высота самых высших из них—около 100 фут.»

Через перемычку 675 м пошли некруто вверх по куртинам с «вечно молодыми» невысокими елочками. В сухом ягеле остаются следы от дюжины идущих в ногу путешественников.

Спускаемся по лесу к долине Ыджыдляги. Глушь. Обиталище бабы-яги. Замшелые камни, скрипящие деревья-гиганты. Густой лес, ветки хлещут по лицу. Идущий первым собирает на свое потное лицо заросли лесной паутины. Проваливаемся по колено в мох. Кругом поломанные деревья, живописные красные изломы недавно падших стволов, сладкий грибной запах у более старых и рассыпающихся в труху деревьев. Их форму сохраняют многолетние черничные кустики. На старом погорелище растут чахлые березки, густые как бамбуковые заросли.

Недалеко от Ыджыдляги среди пущи натыкаемся на старую заросшую дорогу. Это известная русским еще в XVI веке Сибиряковская или Илычская дорога. Все древние трансуральские пути проходили вдоль рек, но это вовсе не означает, что наши предки предпочитали водный транспорт. Напротив, отважные купцы отпралялись в дальний путь, как правило, зимой.

Ыджыдляга (бассейн Илыча) — великолепная горно-таежная река, совершенно не тронутая цивилизацией. От самых верховий она полноводна, в ее истоках нет никаких лесоразработок. Нетрудно представить какими роскошными были бы реки Южного и Среднего Урала, если бы в их окрестных лесах не раздавался бы топор бестолкового дровосека.

Тишина. Мы на краю недоступного Печоро-Илычского заповедника. Заходить сюда нельзя, но можно летать сверхзвуковым самолетам, потрясающим округу преодолением звукового барьера. Люди пугаются, а что говорить о животных!

Четыре рабочие ходки до обеда по глухому североуральскому лесу. Ничего примечательного, хотя Владимир Иванович говорит, что иногда попадаются фантастические места, но для съемки требуется минимум четыре минуты, а это — неизбежное отставание. Останавливаться в каждом подобном месте, конечно, возможности нет. Если в первые дни Владимир Иванович только восхищался, то теперь он порой жалуется на плохую совместимость спортивного похода и фотографирования.

—Теперь мне понятно, что у туристов мало хороших кадров необязательно потому, что они плохие фотографы, — говорит он.

Жарко, солнечно, идем медленно, пот струями течет по лицу, хотя почти не пью. Какое-то заторможенное состояние. Легкости нет, но и не так тяжело, как в первые дни в долине Ауспии. В какой-то степени мне самому удалось смоделировать это состояние. Атакуют комары. Подъем становится круче. Как трудно ориентироваться в этой чащобе. В один прекрасный момент далеко слева я увидел каменные улицы Торрепорреиза. Забавно, я ожидал увидеть их прямо перед собой.

—Ненавижу этот лес! — заявляет Рафинад. Лицо его поцарапано ветками, с волос свисает паутина. — Ни пройти, ни проехать, ни сориентироваться.

Решили остановиться на ночевку здесь же у крохотного родничка под могучими елями, за кронами которых мелькают каменные ос-танцы Торрепорреиза. Весь завтрашний день хотим посвятить знакомству с плато.

На ужин двойной омлет и великолепный торт Лени. Плюс компот. Жидкости маловато, но все равно наелся в ужин, первый раз с тех пор, как идем пешком.

Дневной рацион экспедиции при пешем передвижении составляет 600 г сухих продуктов на человека. Это мало, и голод — наш вечный спутник. Все же Кулинар умудряется из этих скудных припасов готовить пироги, торты, кексы, блины и даже сыр, майонез для приправы щавелевых и луковых салатов, составляющих единственный для нас в это время года подножный корм. Хотя, нет! Иногда удается побаловаться прошлогодними брусникой, толокнянкой, шикшей.

Кто не видел плато Торрепорреиз, тот не видел Урала! Я не ожидал такого скопления красоты. Плато вытянуто с юга на север, и все пространство усыпано скальными останцами самой причудливой формы. Идя к вершине, отснял три пленки, а на обратном пути уже не мог отыскать отдельные скалы, запечатленные в памяти. Тут и улицы, и верблюды, и голуби, и колоссальные каменные грибы. Здесь можно бродить неделю! Недаром название «Торрепорреиз» на языке коми является игрой звуков, изображающей восхищение увиденным, что-то вроде «Ого-го-го» или «Вай-вай-вай, как красиво!»

Вершина в северной части Торрепорреиза. На небольшой полянке в окружении стены со сторожевыми башнями развалины некогда могучего геодезического сигнала. Еще севернее последняя группа скал, за ней крутое понижение, далее видна долина Ичетляги со светло-зелеными проплешинами полян и гора Сотчемъёльиз в виде очаровательного конуса.

Целый день с открытыми ртами мы изучали экспозицию этого удивительного музея под открытым небом с бесплатным входом. Рваные тучи проносились над экскурсантами, охлаждая время от времени дождем наши разгоряченные впечатлениями головы.

Великолепный день, может быть, пока наилучший. Вечерние меланхолия и сомнения улетучились. Да и были ли они?

Вечером, после ужина Леня принялся печь не то хлеб, не то торт, не то кекс. Рисовый. Все повыскакивали из палаток, даже и те, кто уже спал. Продукт долго не испекался в двойном котелке. Кончилось тем, что Леня виновато извинился и под всеобщее торжество разложил торт поварешкой по мискам. При этом его еще критикуют за регулярность омлетов и недостаточность сала!

Прекрасное впечатление оставила гора в двух с половиной километрах к северу от Атынгауха. С юга — это острый осыпной конус, к северу за которым тянется длинный каменный шлейф. Правее — райские поляны с редкими раскидистыми деревьями. Наткнулись на тропу, близкую по направлению с нанесенной на карте. Гора 735 м — огромный вал щебня, словно плод титанической работы бульдозерной бригады. Крутые склоны, плоский верх. Тропа очень рационально идет вдоль склона. Окрестные горы возвышаются так, что верхушки их торчат над хвоей вековых деревьев.

У северного края осыпного верха следующей горы остановка на обед. Чем интересна гора? С нашей стороны — ничем. С противоположной на карте обозначен двухсотметровый сброс. Любопытно глянуть, но идти неохота, тем более надвигается мрачноватая туча. Однако, вряд ли еще когда-нибудь буду здесь. Поэтому заставляю себя повесить на плечо свой тяжеленный «Киев-60» и ухожу.

В поисках кадра оказался на плоской вершине горы. Внизу осталась поляна, сплошь усыпанная нашими разноцветными шмотками.

А здесь, удивительно, лес, дичь, множество брусники — затерянный мир Конан Дойля. В сторону Ыджыдляги гора круто обрывается вниз, настолько круто, что не понятно как тут удерживаются камни. И бульдозерная гора столь же крута в эту сторону. Сразу под осыпью без промежуточных стадий начинается мощный еловый лес. Снежник на соседней горе оказался узкой полоской, остатком зимнего надува на северном гребне горы. Хребет Яныквотнёр окутан завесой туч. Предстоящий путь к Нёйлентумпу не выглядит трудным, дойдем за пару переходов.

К вечеру подошли к Атертумпу и установили палатки в густой, высокой и сочной траве «яблоневого сада». Поражаюсь наблюдательностью Миши-сана. Вот сейчас он увидел на склоне Атертумпа ступени оседания под действием влаги. В разных направлениях образовалась сеть нагорных террас, еще слабо изученных учеными.

Решили отметить завтрашний день рождения Володи Романенко, недавно переименованного в Феллини. Итог — подарки, поздравления, поцелуи, двойной омлет, торт «Феллини» из печенья, яичного порошка, сухого молока, шоколадных конфет, щавеля и сластилина. Напитки — компот из чернослива, чай, сухое грузинское вино, которое Фил втихушку тащил две недели. Я во всех поздравлениях принимал самое активное участие в заметной, но не привлекательной роли дежурного.

У Атертумпа две вершины. Первая — небольшой, но крутой осып-ной конус. Саня обнаружил в туре палку, оставил экспедиционный значок. Вторая, северная — полный антипод, огромный травянистый холм. Какая из вершин выше, сказать трудно. Пологий холм обрывается на север крутым спуском. Я бы сказал, что это элемент 1А категории сложности.

Далее идет лесистая перемычка к горе Хурумпаталы. Вершина характерна наличием нескольких хаотически расположенных валунов, напоминающих торчащие в разные стороны зубы древней старухи.

Гора Сотчемъёльиз вытянута с юга на север. От Торрепорреиза она смотрелась конусом, а от Хурумпаталы — это трапеция, ее верхняя планка слегка наклонена к югу.

После обеда в самом истоке реки Неримъю описали огромную дугу вокруг массива Янгтумпов. Долго искали место под палатку. В здешнем лесу в дефиците вода. Её с трудом нашел наш юный Фредди. Серега освоился — идет все лучше и лучше, становится веселее, активнее и болтливее, чем на велочасти.

Только-только заснул, как кто-то разбудил меня. Сон ушел. Меня стали обволакивать проблемы встречи с последующими вспомогательными группами. Как-то осуществят заброску катамаранов на Щугер? Как доставить фотографов к Манараге, если Паша Чечулин отказался их сопровождать? Первая группа сопровождения оказалась совершенно бессмысленной — они просто прошли по Уралу параллельно нам, да еще сплавятся на нашем судне. Кроме того, после их раскола нам пришлось взять Наташу и Колю Колесниковых из Горячего Ключа на наше довольствие, от чего уменьшилась раскладка продуктов в день на одного человека.

Ворочаюсь с боку на бок, сон не идет ни в какую. Весь вспотел на этом дурацком синтетическом спальнике, некоторые части тела покрылись прыщами. Но это еще и от погоды — виданное ли дело, такая жара все время! Когда я первый раз в жизни пошел в поход 7 июня 1978 года на тысячу километров южнее был крутой заморозок, а на следующий день — дождь.

До экспедиции в предстартовой суете я мечтал о 24 апреля, потом я мечтал о тех днях, когда мы оставались ввосьмером. Об определенности я мечтаю и сейчас. И еще я думаю о черноморских пляжах, о сентябре, когда мы каждый вечер будем есть мясо и арбузы.

Ходьба до обеда оказалась не такой легкой прогулкой, как надеялись вчера. Скорость движения вниз по ручью невысока из-за его извилистости. В районе, где на карте справа к реке подступает частокол горизонталей, русло ручья прижимается к замшелым многовековым мрачным камням. При переходе к ручью Пашкевож Рафинад ошибся. Он слишком рано забрал вправо, и мы потеряли минут 15. На этот срок пришлось отложить обед. Этот эпизод — иллюстрация к рекомендации о нецелесообразности принятия ответственных решений незадолго до ночного или обеденного привалов.

Остановились сориентироваться в чудовищных еловых зарослях. Крот, намеревающийся наловить рыбы на завтрашней дневке, на каждом привале отрезает у меня клок волос из головы для изготовления «мушек» к «кораблику», его любимой рыболовной снасти.

На дневку встали в долине реки Укъю на обрывистом бережку высотой в метр-полтора. Как чиста вода в реке, проходящей через географический центр Урала! Окунулся в реку целиком, полежал на ее прохладном галечном дне в неглубоком месте. Всю одежду разложил по дну, придавив камнями — на отмокание. Ревизия показала, что осталось еще очень много всякой одежды для ног, а всего остального маловато.

Дневка — это маленькое счастье: не надо никуда идти, не надо собирать и надевать рюкзак!

С утра было страшно лень что-либо делать, но потихоньку раскочегарились и соорудили отличную баню. К концу работы вошли в раж, даже выложили каменными плитами спуск к реке. Топку, сложенную из камней, расположили среди берез. Высота этого каменного сооружения не меньше метра, примерно такое же оно в поперечнике. После непрерывной трехчасовой растопки выгребли из топки всю золу, обтянули березы полиэтиленом, соорудили крышу. Банька получилась на славу — жар был жуткий, а река в самом ее глубоком месте — как раз напротив выхода — обжигающе холодной.

После бани уха из огромной щуки, пойманной кубанцем Колей Колосниковым — он вновь единственный из рыбаков, кто поймал рыбу.

Во второй половине дня из-за обилия комаров и полуфинала розыгрыша кубка Северного Урала по преферансу сидели в душной палатке. Надо возвращаться к стратегии организации лагерей на продуваемых ветрами речных косах.

Четвертый день побаливает горло. Как-то пощипывает при глотании. Стараюсь не пить воду из ручьев, но это невозможно! Пот на этом Северном Урале струями течет по всему телу. Вот и сегодня, с утра было пасмурно и даже накрапывал дождик, а к обеду распогодилось. Жара и комары, комары и жара!

У меня с детства обостренное чувство противоречия. Кажется, оно впервые нашло положительное применение. Когда у всех пессимистическое настроение и все представляется в темном цвете, я завожусь и начинаю выискивать положительные моменты в холоде, голоде, дожде и усталости. Сегодня, наоборот. Сегодня у всех эйфория после бодрых дообеденных переходов. Я же неожиданно для самого себя начал твердить, что маловато прошли, невысоко поднялись и не все уж столь расчудесно. Вроде слегка удалось спустить всех с небес на землю.

Долина ручья Ыджыдъёльвож (странноватое название, так как и «ель» и «вож» переводятся с коми как «ручей») необычно широка и несравненно проходимее всех виденных нами ранее долин.

На первом переходе встретили свежее костровище и висящие на перекладине «фонарики» (разновидность гетр, надеваемых поверх обуви) кого-то из краснодарцев. Между прочим, я вчера, когда отдыхал на косе, обратил внимание на то, что наш дым стелется очень уж далеко вверх по долине. А не был ли это дым кубанского костра? Но, тогда не ночью же они ушли?

Есть смысл придерживаться тех мест, где на картах сорокалетней давности нанесены тропы, потому что, скорее всего, они были проложены по наиболее легкопроходимым долинам.

Самая южная вершина хребта Маньхамбо покрыта редколесьем. Следующая — травянистый холм. Деревянная вышка на вершине. Восточное — небольшой скальный выход. Повышенный уровень радиации — 32 мкр/час. Крот бережно взял травинки и уложил их в полиэтиленовый мешочек.

Впереди по ходу трапецевидная вершина, от которой на восток отходит лысовато-осыпной хребтик со снежничками. На верху горы очередная деревянная тренога. Забрались к ней, хотя рациональнее было бы обойти гору слева по ходу. На спуске натыкаемся на фантастическое место для ночевки — идеальная плоская площадка, окруженная островками гнутых елочек и с ручейком, бегущим из большого снежника. И никаких комаров! Отличное место для празднования дня рождения Лени Полянского.

За ужином ведутся беспрерывные разговоры о том, что каждый будет делать после сплава по Щугеру. Сегодня мне кажется, что супруги Колесниковы, Миша-сан, Вова Романенко и Владимир Иванович улетают с метеостанции вертолетом. Вторая, но не менее важная для обсуждения тема—гастрономическая—что из продуктов завезут нам на Щугер?

Западнее Маньхамбо с юга на север вытянулся мощный хребет Листовка-Ель. Если бы он был повыше или стоял посевернее, то на нем в изобилии были бы ледники. Наиболее изрезана северная часть хребта, грозно выглядит крутой кар. Но, вероятно, еще суровее, стеной выглядит хребет из долины Илыча.

За следующей вершинкой возвышается гора, стоящая поперек нашего пути. Постепенно выяснилось, что вершина ее — большое плоское плато округлой в плане формы. Здесь немного отклонились к востоку. Это был последний по плану дообеденный переход, но если в его начале то тут, то там попадались и дрова и вода, то к концу — они, как назло, исчезли.

Пришлось идти пятый переход, почти полный, и спускаться с этого плато. В средней части хребет Маньхамбо не столь легко проходим, как в южной. Здесь много мягкого, хватающего за ноги мха, подобного тому, что пледом накрывал Маньпупунёр.

Хлынул дождь, потом гроза с градом. Укрывались вначале посреди камней в неглубокой седловине. Пока шел дождь увлеклись спелеологией. Кругом много небольших пещерок. В одной из них кого-то съели — груда костей и шерсти, в другой — подземное озерко площадью до десяти квадратных метров. Да, еще в сторону ведет таинственный ход, наполненный водой. Довольно глубоко.

Наконец, перебрались под огромную наклонную плиту, грунт под которой уже тысячелетиями не знавал влаги. Холодно... Но чем прекрасны горы, так это своей изменчивостью. Не проходит и пяти минут, как дождь сменяется жарким солнцем. Начинается интенсивное испарение. Последний обрывок тучи пролетает мимо нас и скрывается в долине.

— Красота, фантастика, — говорит Володя Романенко, — надо снимать, надо снимать... Но не снимает — ждет еще более эффектных кадров — осталось всего десять метров пленки.

Более опытные, чем супруги, дежурные уже приготовили бы обед. Они сначала пережидали дождь, теперь затруднения с мокрыми дровами. Времени уже три часа, а конца обеда не видно. А Саня планировал после обеда еще 4 перехода. Когда же встанем на ночевку?

Сегодня много еды в честь дня рождения нашего Кулинара. На завтрак, несмотря на кажущийся голод, давясь ел какую-то удивительно мерзкую смесь каш. До этого был вкусный сладкий холодный рисовый пудинг. После третьего перехода баловались самодельным сыром. Очень вкусно!

Заметил, что на привалах сегодня почему-то излишне много споров на совершенно пустые темы, причем споров с пеной, к счастью, пока лишь из уголков ртов. Любопытно знать какие темы? Пожалуйста, сегодня обсуждался вопрос, к какому социальному классу или прослойке относятся профессиональные путешественники, а затем более широко — существуют ли классы вообще.

Да простят меня ньюйоркцы, возвышенность южнее горы Сянькихусап больше всего напоминает Манхеттен, после третьей мировой войны — над обширными руинами возвышаются отдельные плоские плиты, торчащие перпендикулярно поверхности земли — немногочисленные уцелевшие небоскребы. Весь Манхеттен своими каменными изваяниями чем-то сродни Торрепорреизу.

Сянькихусап — самая крутая гора на Маньхамбо, она последняя в хребте. К безымянному плато, над которым возвышается невысокий холм Хомсейсори, ведет очень крутой спуск. Перепад высот не более 1 50 м, но сырые валуны, кое-как лежащие на склоне, и скользкие снежники препятствуют быстрому спуску. Восточный склон ведет к живописному ручью, весь правый борт которого забит снегом, снег лежит толстым слоем и в густом хвойном лесу.

— Медведь, медведь! — закричал Фредди, указывая пальцем вниз по склону.

Холеный, с лоснящейся шкурой хозяин Маньхамбо степенно убегал от нас к лесу.

От перемычки на плато ведет склон, покрытый в нижней части крупным лесом на замшелых камнях, выше — мелколесье, куртины на противной моховой подкладке. Начались осложнения. Хлынул дождь. Группа растянулась на километр — одних дождь заставил переждать, других безудержно гнал вперед. Назло нигде не было ни воды, ни подходящей для лагеря площадки. Получился утомительный часовой переход до ручья Хомсейсория.

Первый разговор на ночном привале.

Б. Васин А. Коржу: Саша, ты допустил две бестактности по отношению к Владимиру Николаевичу (именно так было сказано — Н.Р.). Ты упрекнул его в отставании и не дал ему отдохнуть. Ты должен извиниться.

Рафинад: Это неправильно, когда 10 идут под дождем, двое его пережидают, а потом 10 их ждут.

Б.В. Все равно я настаиваю на том, чтобы ты извинился. И зачем надо было гнать?

Р. Выходили норму.

Б.В. А если бы кто-нибудь поскользнулся и упал бы?

Р. В этом случае лучше сидеть дома.

Б.В. Ты много на себя берешь!

Р. Имею право!

Б.В. Прав здесь у меня больше.

Рундквист: Боря, ты не прав!

Миша-сан: Квист, объявляй конец дебатам!

Рундквист: Дискуссия объявляется закрытой.

Боже праведный! Первый дождь вызвал эксцессы! А что было бы, если он шел бы не переставая две недели? А что будет завтра, если он будет лить весь день?

Запись Бори Васина в дневнике: «С сожалением отмечаю, как экспедиция перерождается в заурядный турпоход. Теряются цели, ориентиры. Это не характеризует нас, как профессионалов. А небрежное отношение к гостям экспедиции способно свести на нет всякое уважение к нам и желание иметь с нами дело. Насколько вторая половина экспедиции может исправить или дополнить первую часть? Насколько мы в будущем сможем учесть уроки первого опыта? Сможем ли мы сами на себя взглянуть со стороны, не обольщаясь пройденными километрами и затраченными днями?»

Саня попросил меня поставить будильник на 5.00, показав серьезность своих намерений.

Утром впервые был туман. Вылезаю из палатки. Дует ветер. Комаров мало. Мы в облаке. Оно проносится через нас и на какое-то мгновение, пока не налетело следующее, ярко вспыхивает солнце. Так продолжается довольно долго. Часов до десяти. Пейзажи кругом унылые. Общая пасмурность не поднимает настроения.

Только где-то к четвертому переходу, когда уже перевалили в бассейн Щугера, настроение стало оживать. Впрочем, и погода тоже. А уж на обеде стало просто отлично! Солнечно, ветер. Прямо перед нами десятиметровый скол могучего снежника, обрывающегося к ручью. Снежник создает причудливые фигуры, мосты, пещеры, арки и прочие архитектурные сооружения. Ниже снежников по обоим берегам ручья тянутся чудесные поляны. Над ними борт долины образуют осыпи.

Вечером не могу вспомнить почти никаких подробностей отдельных переходов. Особенно, если по сторонам нет ничего интересного. Сегодня надо дойти до устья Поньи. Там заброска, там группа поддержки Вити Чередника из украинского города Северодонецка с катамаранами для сплава. Идем берегом Щугера, в основном лесом, бечевника мало. Если отклониться от реки и пытаться срезать ее изгибы — засасывает болото. Погода не слишком веселая, пот течет, комары кусают.

В конце второго перехода дошли до газопровода, проходящего на Ухту севернее горы Ярута. Газопровод обслуживают два человека — гостеприимные мужчина и женщина. Кубанцы ночевали у них и восхищались неподъемными кристаллическими друзами.

Достаточно проложить через Щугер тоненькую артерию газопровода, как на сотни метров в обе стороны от нее исчезает все живое. Наибольший ущерб наносят природе те, кто по роду своей деятельности призваны «покорять» ее. Имею в виду геологов, буровиков, строителей, дорожников и т.д. Еще примеры? Лагерь геологов в устьи Марткулемшора — разбитая техника, втоптанные в грязь груды консервных банок, мятые трубы, бочки, поломанные доски, остатки кузовов, покрышки, опилки, тряпки, мешки, бумага. В полусожженных балках переломанные полированные кровати с инкрустацией — классический вид покинутого полевого лагеря на Урале, в Саянах, на Камчатке, в Якутии, где угодно...

Вниз по Щугеру от трассы идет ответвление дороги, по-видимому, для поездок на рыбалку. Дорога многократно переходит с берега на берег, долго идет вообще по руслу, так что воспользоваться ей с успехом не удается.

Хорош на пешеходной части Фредди. Он напоминает моего друга и своего учителя Александра Твердого, известного путешественника из Горячего Ключа — постоянно идет первым, удачно маневрирует среди кустов, надежно выбирает путь. Вид у него тот — отрезанные по щиколотки сапоги, одетые на портянки, волочащиеся за ним по земле. Ноги у Фредди насквозь мокрые и, не разбирая пути, он идет «по зеленой».

Что за чертовщина? Мы шли левым берегом Щугера, а река вдруг оказалась слева от нас. О, да ведь это же Понья! Приятный сюрприз, финиш близок! Мы оказались в узком месте между Поньей и Щугером. Еще полкилометра, и на противоположном берегу Поньи в устье видим сооруженную треногу. Там записка от Вити Чередника: «Николай, здравствуй! Группа северодончан приветствует Вас. Наш лагерь ниже по течению на правом берегу. 30 минут хода без рюкзаков.

Проход возможен левым берегом. Катамараны собраны, вас перебросим. Трое ребят здесь (имеются ввиду краснодарские путешественники, шедшие отдельно от основной группы — Н.Р.), их встретили. Ждем Вас. Чередник Виктор. 10 июня, 15.00».

Спешим, спешим! Вместо обещанных 30 минут без рюкзаков проскакиваем с рюкзаками за 20. Вот они! Нас мгновенно увидели и тут же, словно такси (хотя нет, такси оперативно никогда не подают), перевозят катамаранами на другой берег.

Прекрасно организованная заброска. Великолепно справились с обеспечением основной группы координаторы Игорь Губернаторов, Володя Казанцев и Серега Симаков. Молодцы северодончане. Они встречают нас обильным жовто-блакитным борщом из свежих овощей и готовыми к сплаву катамаранами.

Поход продолжается!

После второго ужина мимо меня озабоченно прошел Леня. Оказывается, продуктов до метеостанции заброшено на 10 человек, а нас тут 19. Щекотливая ситуация. Леня хочет назначить доппаек для участников основной группы. Я предложил, не очень настаивая, поделиться им со всеми. На это Леня сказал, что тогда будет выдавать его в палатке «втихушку». Решили, что Леня объявит о доппайке всем. Нас поняли.

Северодончане тоже, как и кубанцы, не хотят переводить часы и живут по московскому времени. В конце концов нашли компромисс и установили «декретное» время «плюс один к Москве» и подъем дежурного в 6.00. Меня вчистую раскритиковала основная группа за то, что «пошел на поводу у кубанцев» во введении «декретного» времени. Что ж, это меня порадовало — значит у моих людей нет других проблем!

Катамараны хорошие. Баллоны держат воздух намертво, что меня, привыкшего подкачивать их на ходу ртом, приводит в восторг. Но наш экипаж болтает из стороны в сторону. Видимо, мы с Леней неисправимо больны сухопутностью. В верховьях Щугера никаких сколько-нибудь серьезных препятствий нет. Природа здесь поражает прежде всего тем, что растительность мало отличается от пригородов Екатеринбурга, или того же Южного Урала на высоте 500—600 м над уровнем моря.

Весь день висит низкая облачность. Ориентирование затруднено, гор вообще не видели. Отдыхаю от впечатлений и информации.

После ужина все собрались в палатке, ожидая доппаек. Оказалось, что он раза в три больше, чем ужин. Сначала фрикадельки рыбные в томатном соусе, по банке на двоих, затем каша «с тараканами» (манная каша с изюмом) и на десерт по полной кружке халвы. Когда обжорство (Леня высказался более научно, назвав это восстановительным питанием) закончилось, Фредди решил выйти «подышать». Он долго полз в сторону выхода, а когда дополз, то решил немного отдохнуть. Физиономия у него лоснилась, глаза были полузакрыты от удовольствия. Он выражал полное блаженство.

Северодончане спят вне палатки под кусками полиэтилена. Как они переносят комаров, я не понимаю. К тому же была гроза с дождем. С вечера, разморенный ужином, я не подготовил ни сухих дров, ни плекса (плексигласовые пластины, используемые в качестве сухого горючего), ни котлов с водой, ни спичек. Около часа разводил костер и доводил до кипения 5 котлов, а потом разбудил Борю Петренко, который вызвался выполнять функции повара на сплаве.

Наконец, облачность потянулась кверху, и перед нами предстала во всей своей элегантности долина Щугера. «Долина имеет около 12 верст ширины, — читаем у М. Ковальского, — и по ней течет р. Щугер, получающая название у сопки Липка-Урр. Восточная ветвь невысокая, нигде не достигает 3000 фут. Напротив, западная становится постоянно выше и на северной своей оконечности завершается огромною группою, состоящей из Непуты-нёр, Маррай-чяхль и Хостенёр. Непуты-нёр у зырян известна под названием Тэлпозиз (5190 фут.). Тэлпозиз у вершины образует крутые скалистые обрывы, глубокие ущелья: сама вершина острая и изгибается наподобие дуги, внутри которой крутизна более нежели снаружи».

Большой Порог на Щугере, находящийся десятью километрами выше генерального поворота реки на запад, состоит из нескольких завалов камней. Всего их пять. Наиболее сложный четвертый. Первые три иногда называют ступенями первого порога, а два других самостоятельными порогами. Разведка нагнала страха — все вымокнем, требуется костер, страхующий стоит с веревкой, когда смоет, плыви вперед ногами и т.д.

Занесли вещи за третий порог, вернулись обратно и поплыли. На первых ступенях помотало, слегка облило и придало уверенности в конечном успехе, потому что не так черт страшен, как его малюют. Наиболее сложное место — сужение русла до 20 м, по краям камни, в центре два мощных валуна, между которыми сливы высотой около одного метра. Перед ним надели каски и спасжилеты. Пошел первый экипаж. На берегу собралось 14 фотографов и кинооператор. Прошли нормально, но далековато от зрителей, что огорчило северодончанина Леню Шматкова. Без приключений миновали порог и все остальные.

Напротив метеостанции на берегу Щугера стоит тренога, и вокруг нее бегает какой-то человек. Это — фотограф Женя Савенко. Все наши уже здесь. Опять можно сказать, что экспедиция продолжается.

Наваливается куча дел и информации.

Травма Бори Добровольского оказалась очень серьезной и его прооперировали в городской больнице Ивделя.

Паша Чечулин в последний момент отказался сопровождать фотографов, предпочтя «делать деньги». Удалось уговорить на его место Андрея Яговкина, но тот, по словам Жени, «собирается их загнать». На месте приходится договариваться о двух рейсах вертолета для фотографов.

Группа Сереги Симакова проутюжила массив Тэлпозиза, но на вершину не поднялась из-за гнусной погоды. С этой задачей через пару дней справились северодончане.

Пришли долгожданные письма из дома.

Завтра на встречу с нами прибывает один из организаторов экспедиции директор совместного предприятия «Иствел» Павел Туманян.

Просим улетающих кубанцев оставить нам одну из их палаток, они не соглашаются.

Страшно лень писать заметки в газеты, но я, избалованный тихим уютом своего кабинета, все же заставляю себя делать это в условиях, когда ветер треплет листы бумаги и не дает сосредоточиться.

Миша-сан из-за болезни улетает. Его «раскулачивают» чуть ли не до трусов. Я претендую на его свежую рубашку и полиэтиленовую накидку от дождя. Очень жаль. Это — вторая наша невосполнимая потеря.

— Экспедиция набрала хороший темп, — говорит Миша в прощальном тосте, — теперь, даже если что-нибудь и не свяжется, она по инерции дойдет до Карского моря. Ребята, я желаю вам успеха. Ваш «финиш — горизонт — по-прежнему далек...»

После отлета вертолета мы остались наедине с собой и стало значительно проще. Ловлю себя на мысли, что в последние дни меня угнетала какая-то обязанность перед Владимиром Ивановичем. Я постоянно прикидывал нравится ли ему то, нравится ли это. Потом мне это надоело, я плюнул и перестал терзаться ответственностью.

Самый тяжелый участок на всем экспедиционном маршруте начинается от метеостанции «Верхний Щугер». Отсюда за 32 дня без взаимодействия с внешним миром предстоит дойти до железной дороги Сейда-Лабытнанги, пересекающей Уральский хребет за Полярным кругом по долине реки Собь. Это — 740 км пути.

17 июня—первый день пути по Приполярному Уралу. Стараюсь настроиться таким образом, будто бы это вообще первый походный день, а предыдущих пятидесяти пяти просто не было. Рюкзак не так уж тяжел—по 18 кг продуктов, по 7—8 кг общественного, примерно по столько же личного снаряжения. Итого — 33 кг. Бывало и потяжелее.

Почти весь день шли по тропе и довольно быстро. Комаров тьма. Все та же «среднеуральская» природа. Сужу об этом в основном по травам, т.к. смотрю под ноги.

Вошли в долину реки Торговая. Своим неожиданным названием она обязана ярмакам в ее устье, которые стихийно возникали там лет 300 назад. Один из путей через Урал проходил по долине Щугера. Устье Торговой лежало примерно посередине пути из Европы в Азию, и встречающиеся здесь купцы осуществляли оперативный обмен товарами. Представить, что в этой образцовой глуши когда-то кипела жизнь, невозможно.

Второй день идем по тропе. Местность закрытая, кругом лес. Впечатлений никаких. Я научился думать о своем и лишь глядеть под ноги. Сегодня идется гораздо хуже, чем вчера, что подтверждает тезис о том, что в первый после дневки день не следует усердствовать, даже если это здорово получается.

19 июня идем в том же режиме—6 дообеденных переходов по 30 минут и 5 после обеда. Продолжительность привалов 15 минут. Идется хорошо как позавчера. Тропа сначала шла правым берегом, демонстрируя прелести небольших бессточных озер у склонов гор. Затем пошла влево. На перекус после четвертого перехода Леня подчевал нас «Гераклином» (расплавленная и спрессованная смесь шоколадных конфет с арахисом, халвой и изюмом, названная так, если не ошибаюсь, Екатеринбургским туристом А. Дрометром), который он делал накануне после отбоя.

— И не лень тебе с ним было возиться? — спрашиваю его.

—Ты же, Квист, не любишь эти конфеты, может быть «Гераклин» понравится...

Обед в месте самого значительного сужения долины Торговой. Сплошной лес уже остался позади нас, здесь лишь его колки. Левый борт долины — типично уральские отлогие и степенные горы, правый — уже нет. Здесь глубокие кары, острые вершины, обширные снежные поля.

Хотя и устали, но до озера Торгового дошли. Будет дождь. Дров очень мало. Красиво. По озеру плавает небольшая льдина с птицами-пассажирами. Я дежурю. Хлынул ливень. Трое — Серега Разборов, Фредди и Рафинад, каждый в отдельности, под дождем принесли в полиэтиленовых мешках сухих дровишек «на утро». Я только подкладывал чахлые веточки в костер, а омлетные ингредиенты — яичный порошок и сухое молоко размешивал Леня. Быстро сварили на крохотном очаге среди камней. В одном из котлов омлет основательно пригорел, и едокам пришлось глушить его вкус добрыми порциями красного перца.

По отзывам метеорологов с ГМС «Верхний Щугер» в озере Торговом водятся таймень и хариус. Попытки поймать что-либо не принесли успеха.

Лиственница отдельными особями распространяется до северной оконечности озера, но больше всего деревьев вблизи стока. На переходах ем молодую хвою, или точнее листья — вкус великолепный, ни малейшей горчинки.

С перевала к озеру Паток открывается вид гор Приполярного Урала во всей их красе. Если за стереотип Уральских гор принять платообразные вершины, зачехленные бескрайними россыпями курумника, то горы данной части хребта вообще нельзя называть Уральскими. Это — остроконечные пики, отвесные и гладкие, как стальные листы, скальные бастионы, суровые кары, а нередко и ледники.

Любуясь этими голубыми далями, огорчаешься тем, что, начиная с середины 80-х годов, нас поглотили вихри конъюктурной гонки (участие в чемпионатах страны, престижность освоения новых районов и т. п.), которые выразились в нашем пристрастии к путешествиям по Северо-Востоку. Стремясь к дальним красотам, мы не замечали фиалок под ногами.

Озеро Паток на одну пятую покрыто льдом, никакой древесной растительности по берегам озера нет. В долину реки Кобыла-Ю ведет крутой и небезопасный спуск по узкому ущелью с водопадом, частично перекрытым снежником. На дне теснины ощущаешь себя залезшим в холодильник после интенсивной работы на жаре. Технически проще был бы более высокий перевал в долину Кобылы-Ю, через который на карте проходит штриховая линия тропы.

Долина реки Кобыла-Ю упирается в красивый типично альпийский горный массив. Над всеми горами доминирует двуглавая вершина. На топографической карте выпуска 1951 года она скромно обозначена «1375». На более поздних изданиях она хотя и является главенствующей, почему-то опущена картографами. Кругом обильно нанесены более низкие вершины, а этой нет.

Подобных вершин на карте много. В ходе экспедиции мы дали некоторым из них имена выдающихся ученых исследователей Урала.

На картах появились вершины: Горчаковского, крупнейшего геоботаника России, в массиве горы Сабля; Клера, основателя общества Уральских любителей естествознания, в массиве Хордъюса; Татищева, известного русского историка, географа и политического деятеля, в Приполярном Урале.

Вниз по долине реки Кобыла-Ю лежат живописные озера, зажатые крутыми горными склонами. Продираемся вдоль берега через густые заросли кустарника. Легкий ветер, красивая облачность. Похоже, что тропа, по которой мы идем, набита не одним поколением путешествующих. На обед остановились на самой границе леса. Из деревьев здесь только чахлые березки и убогие лиственницы. Снежники со склонов гор лентами спускаются до самых оснований. За поворотом с нашей тропы над черным склоном показалась призывно торчащая острая верхушка горы Неройки.

Весь день идется очень тяжело. Странно, наблюдается почти совершенное чередование тяжелых и легких дней, тогда как нагрузки выдерживаются постоянными. Вероятно, сейчас дни очередного втягивания в поход, во время которых организм использует какие-то внутренние резервы, а они, опасаюсь, на исходе. Уж не проскочили ли мы пик формы, когда весело скакали по камням Маньхамбо?

На дневку, посвященную Неройке и тридцатилетию Саши Коржа, встали на левом борту левого притока Кобылы-Ю, сплошь забитого снежной пробкой. Пока ходил вниз посмотреть, есть ли поблизости вода, устал, как финишировавший марафонец. Ни о каком ночном восхождении на Неройку (рассматривался и такой вариант) в таком состоянии не может быть и речи. А сейчас отлежимся, отпразднуем день рождения Рафинада, а заодно и восьмидесятишестилетие моей бабушки. За палаткой предпраздничная суета и обсуждение перечня приготовляемых блюд. Пульс с 72-х ударов, наконец, снизился до 52. Пятый участок начали лихо и, если удастся втянуться, то будет здорово.

Тихое, сказочное утро. Чудеса, вчерашнюю усталость словно унесло ветром вместе с комарами. Поднимались на Неройку с юго-востока. Все склоны горы, как ножевыми ранами, покрыты разрезами шурфов, так что гору впору переименовать на Ройку. На том месте, где карта утверждает о существовании заброшенной базы Неройка, располагается одноименный поселок с тремястами жителями, магазином, столовой, детским садом и т. д. Боря Васин ратует за создание в нем кемпинга, благо освещение и отопление гарантировано. Рядом с поселком кварцевый прииск, добытый в нем песок отправляют вертолетами в Саранпауль. Топливо оттуда же забрасывают по зимнику. Местные гордо утверждают, что аналогичное месторождение существует еще только в Бразилии.

Наиболее круто вершинное ребро Неройки. Слева оно обрывается уступами к широкой бессточной котловине, в центре которой к концу лета, возможно, появляется озеро — сейчас там все забито снегом. Глубоко внизу справа маленькие зеркальца двух озер. Спуск к ним еще более крут. Все гребни обрываются отвесными стенами каров.

В ночь на 22 июня первый и последний раз я спал вне палатки. Очень долго не мог уснуть. Мешали жужжание одиночных комаров и металлический грохот куска полиэтилена под порывами ветра. Среди ночи был исключительно красивый момент. Кроваво красные облака, подсвеченные снизу солнцем, быстро бежали по небу.

Под утро разоспался. Фредди пришел будить меня персонально, когда полкоманды уже поедало классический омлет, от которого Рафинада уже почти по-настоящему тошнит. Я доел за ним. Серега Симаков тоже почему-то не ест. Галеты он отдает Разборычу, омлет — Васину.

Прошли поселочек Неройка. Домики аккуратненькие, возле каждого крохотный огородик. В общественных местах привычный нам пейзаж: грязь, какие-то перегнутые металлоконструкции, обрывки шлангов, обломки контейнеров. Вокруг огромной лужи в центре поселка носится свора собак. Одна из них, лайка, увязалась за нами.

Вверх по левому берегу Щекурьи идет хорошая дорога. Холм в истоках реки она огибает справа, забираясь на более высокий перевал. Левый, хотя и ниже, но, вероятно, узковат и менее удобен для прохождения.

Вечером разразилась сильная и долгая гроза. Спал как никогда крепко, несмотря на сильно ухабистую площадку, которую некогда было выбирать, а тем более усовершенствовать вчера вечером перед лицом грозной тучи.

Вышли только в девятом часу. Скоро стало ясно, что лихого передвижения не получится. Спуск к Манье вел в глубокий каньон. Решили его обойти, но и это не принесло особого успеха. По крутому и скользкому после грозы травянистому склону, затем по снежнику скатились на дно бурного правого притока. Перешли его по двое стенками и лесом напрямик вышли к тропе, идущей в верховьях Маньи. Никакой дороги вопреки информации с карты в долине реки не существует. Симаков сбегал на противоположный берег и убедился в этом, обследовав долину по всей ее не очень большой ширине.

Серега молодец. Вместе с нами на самом сложном участке экспедиции кроме него идут еще Володя Шадрин и Дима Гафиатуллин, но Серега Симаков сознательно или нет, но великолепно один выполняет все функции вспомогательной группы. Дает мне отдохнуть — плетусь в хвосте группы, глазею по сторонам, а иногда даже позволяю себе остановки для фотографирования.

В долине Маньи мы допустили простую ошибку в ориентировании. При переходе с карты масштаба 1 : 200 000 на 1 : 500 000 не перестроились и несколько преждевременно начали набирать высоту по тяжелому склону с высокой мокрой травой, но, поздновато поняв ошибку, благоразумно вернулись к реке.

За 10 минут до обеденного привала хлынул холодный сильный дождь в сочетании с порывистым ветром. Стало противно. Через 15 минут выглянуло солнце. Стало приятно. Сейчас снова противно. Дует сильный ветер и из-за горы несутся прямо на нас тучи.

— Господи, пронеси! Господи!— выкрикивает заклинания Рафинад.

К концу обеда разболелась шея от непрерывного посматривания на запад, откуда дует сильный ветер и налетают тучи.

Ошибка, а вместе с ней дождь, повторились после обеда. Теперь мы стали жертвами генерализации «пятикилометровой» карты, а также моей глупости. Ни с того ни с сего, ни разу за день не заглядывая в карту, мне втемяшилось давать советы Сереге. Благодаря этому вмешательству перевалили в долину Парнука не самым простым способом. После короткого спуска вниз по его долине, встали на ночевку. День получился сродни вымученному преферансному «шестерику» — тяжелый, трудовой, который мало чего дал, но принес удовлетворение.

Утром решил идти спокойно и не спеша, так как вчерашние рывки меня порядком вымотали. Два перехода шли напрямик по негустому смешанному лесу, потом еще четыре перехода по тропе под дождем. Над кронами деревьев возвышаются остроконечные вершины гор, временами заволакиваемые облачностью. Рафинад восхищается этой красотой и рекомендует построить здесь кемпинг. Я послал его с этим предложением к Боре Васину, он, по-моему, не пошел.

Обед был под жестоким дождем, долгим, сильным и непрерывным, именно таким, каким проверяется стойкость. Мы с Рафинадом и Фредди обосновались у большого камня, накрыв его целиком куском полиэтилена. Ветер завывал, бросая под тент пригоршни воды, но все же минимальный уют был создан.

Самое жуткое — после обеда надевать мокрую одежду, а поверх нее взваливать рюкзак. Пошли. Дождь. Слева остается простой перевал. Хочется идти туда, а не вправо под темные, страшные, точно ртутью налитые тучи. Ветер вырывает карту из рук. Успеваем убедиться, что нам направо. Скользкие камни, дождь. Озера. Первое, второе, третье. Второе своей С-образной формой напоминает известное озеро Псенодах на Западном Кавказе. Воспоминания о Кавказе, его знойных пляжах, наполненных солнцем не поднимают настроения. Наконец, четвертое, очень большое (более двух километров длиной) озеро. Почти наполовину оно покрыто льдом. Настроение упало от вида круч, спадающих к озеру. Некоторые из нас, похоже, и не видели раньше таких неприветливых осыпей и плит.

Краткое совещание. Дождь. Решаем подниматься по скальным полкам на точку, кажущуюся наинизшей в гребне. Временами она пропадает из виду в облаках. Очень медленно и аккуратно вылезаем на седловину. Согласно записке, мы на перевале Пион.

В долину Повсяншора ведет кулуар, забитый снегом. Он весьма крут, а кроме того в верхней части снег покрыт предательской корочкой льда. Лайка, которая несколько дней неотступно идет за нами, скулит от страха. Спускаюсь вниз лицом к склону. Подскальзываюсь, но удерживаюсь. Мною овладевает испуг. Я замираю, успокаиваю дыхание, отвлекаюсь, стою, как штангист перед решающей попыткой (будучи верующим я, вероятно, перекрестился бы) и подчеркнуто медленно продолжаю спуск.

Мимо меня кубарем с ужасом в глазах проносится наша несчастная лайка. Ниже она врезается в Рафинада, и это позволяет ей вскочить на лапы.

На ночевку встаем на дальнем конце большого озера. Дров почти нет. Андрюха Зорин— молодец, сходил за ними куда-то вниз. Снова припустил дождь. Насквозь сырые залезли в палатку.

В начале третьего перехода миновали очень красивый прорыв ручья Повсяншор. Я фотографировал бушующий поток, стоя на вершине утеса, с которого едва ли не мог спрыгнуть на противоположный берег— так сильно нависал он над руслом ручья. Чуть ниже очень красивый водослив — сплошное бурлящее месиво.

Далее тропа поднимается высоко над рекой. За четвертый переход подрезали лесом стрелку рек Повсяншор и его правого притока. Вот откуда мы увидели Манарагу в ее полной красе. По моему требованию осуществили остановку, так как у меня кончился запас из шести пленок, переносимых непосредственно в кофре.

На следующем переходе потерялся Дима Гафиатуллин. Шел, шел и вдруг не идет. Маразм полный. Событие это, к сожалению, съело значительную долю полудневки, нервов, усилий и свежесть голосовых связок. Мы разбились на три группы и, в общем-то, тактически грамотно построили поиски. На берегу живописного водоема, в глади которого отражаются все зубцы Манараги, Диму накрыл крик Рафинада.

Где-то под Манарагой нас поджидает оператор Володя Романенко. В устье реки Манарага должен быть сооружен тур с информацией о его местонахождении. Тура нет. Организуем обед. С Андреем Зориным сходили вверх по Манараге. Прошли километра два, никаких следов. Идиотизм. Я сгоряча сунулся в реку в первом попавшемся месте, был сбит потоком, ударился коленом о камень и не без труда на четвереньках вылез на берег. Фила (Володи Романенко) нет.

Под угрозой хмурых туч ставим палатку и откладываем принятие важных решений на сытый желудок. В это время с противоположного берега Косью нас окликают. Это — Миша Басуков и Леша Чащин из вспомогательной группы Николаева. Они возвращаются с восхождения на Манарагу:

— Ваш кинооператор живет в балках, в трех-четырех километрах выше на правом берегу Манараги. Оттуда обычно поднимаются на гору.

Почему же Фил за десять дней не удосужился выстроить тур в устье реки? Ситуация дурная, поскольку только что приняли решение провести на стрелке две ночи. Теперь кажется логичным перебираться к Володе. Но уже расслабились, разбили лагерь. Наконец, надумали идти к нему завтра спозаранку.

У меня разболелось колено. Натер его вонючей, ударяющей в глаза, мазью. Все немного попикировались по поводу вариантов дальнейших действий. Настроение мое, ставшее переменчивым, как горная погода, упало. Я залез в палатку и засел за дневники.

Часа через два энтузиасты, посетившие Фила, вернулись вместе с ним. Володя и не собирался оправдываться, он указал рукой на развалины тура буквально в 20 метрах от нашей палатки на противоположном берегу реки Манарага. Кто-то разрушил тур! Вообще, по словам Володи, тут бродит масса народа. У него уже украли банку с голландскими сосисками, томатный соус и что-то еще. Это вам не глушь Сянькихусапа!

В становище Феллини 3—4 балка и балок-баня, притащенные сюда волоком зимой. Кругом, разумеется, загажено, как всегда в подобных местах.

Весь подъем на Манарагу можно разделить на 4 части — лесная, луговая, курумники и простые скалы. Последние можно обойти по тропе, серпантином виляющей между валунов.

Манарага — царица гор. Ее причудливо зубчатый гребень воплощает в себе красоту Уральских гор. Пожалуй, на Урале больше нигде нет такой длинной стены отвесных сторожевых башен. До 1927 года, пока А.И. Алешков не определил Народную высшей вершиной Урала, главной горой в этих краях считалась Манарага. Хотя она на 200 м ниже Народной, царственная обособленность ее положения создает впечатление величественности.

Прекрасен вид в сторону массива Колокольни. Правда, на переднем плане он перекрыт второй справа, наиболее высокой башней Манараги. Разочаровала Народная. Гора как гора. Кажется, что она припудрена снегом, в действительности же, вблизи вершины для нее характерен выход каких-то светлых пород. Кажется, по крайней мере десяток гор Народо-Итьинского хребта не уступает Народной по высоте, а несимметричная Защита вообще выглядит выше.

Андрей Зорин поднялся на Манарагу от балков (4 км пути и 11 50 м набора высоты) за 1 час 47 минут. Ну, и силен же он! Мне по дороге не повезло. Спасая фотоаппарат от камня, спущенного нашей лайкой, подставил ногу. Ступня, приняв удар на себя, мгновенно опухла.

С высшей башни Манараги спускаемся вниз прямо по восточной стене — по скальным полкам, а затем по снежнику. Серега Симаков поделился лыжными палками, и мы быстро глиссировали по снегу. Перейдя на камни, почувствовал как болит ступня. Даже про колено забыл.

Доковылял до лагеря. Там чревоугодничество. Сварил клецки из муки и яичного порошка. Отлично пошли под уксусным маринадом с черным перцем. Пекли лепешки. Баня с окунаниями в студеную речную воду. Гамма удовольствий!

Высшая вершина Уральских гор — гора Народная имеет высоту 1895 м. Уловив окно в непогоде, пошли на вершину ночью. От лагеря на берегу озера в истоках Манараги поднялись на огромное предвершинное плато. Дул сильный ветер. Временами налетал дождь, холодный как коктейль. Вершина испещрена надписями и завалена всяким хламом — от памятных табличек и полустертых бюстов до громадных газовых баллонов, затащенных в честь юбилея какого-то нефтегазового комплекса. К палаткам вернулись, когда солнце, которое до этого медленно плыло над горизонтом, стало неспеша подниматься вверх.

Утром, да и весь день, дикий ветер. Миски разлетелись по всему склону, и пока я бегал их собирать, пригорел омлет. Постоянство данного блюда в нашем меню — излюбленная тема критических замечаний большинства участников. Но так ли уж велика наша вина, что мы не смогли раздобыть перед экспедицией обычного сублимированного мяса, не говоря уже о твердокопченой колбасе?

К северу от Народной горы потеряли свою привлекательность. Удивительно безжизненные плосковерхие столы. До Северного Лезвия шли по крупноблочным валунам, дальше потянулись скучные травянистые склоны и гребни. На перевале в долину Игнатий-Шора стоят жутко грязные балки каких-то буровиков. Что и зачем они бурят, мне показалось, не знают и они сами.

В долине Николай-Шора скользко от подберезовиков. Сколько их уродилось в июне на Приполярном Урале! Грибами и тортами отметили очередной день рождения, на этот раз Сереги Симакова. Именинник хочет играть в карты, но Боря уже спит. Серега резюмирует:

— В походе только и делаете, что жрете, спите и рюк тащите. Вот радость!

Третий день созерцание природы напоминает изучение прически совершенно лысого человека. Лишь в средней части реки Кузьпуаю пейзаж начал разнообразиться колками лиственничного леса и небольшими очагами зарослей ивы и карликовой березы.

Впервые широко использовали подножный корм и в обед сварили царский суп в двух котлах. Чего в них только не было — обычный суп с картошкой, свеклой, луком и колбасой плюс свежий зеленый лучок, сушеная томат-паста, грибы, приправы и, наконец, лимонная кислота, привносящая вкус сметаны. Пальчики облизали. На десерт желающие углубились в заросли жимолости со спелыми ягодами. И это в июне на Приполярном Урале. Вот это лето выдалось!

Вниз по Кожыму идет хорошая дорога, вверх — похуже. Главная заворачивает в долину Кузьпуаю. Идем левым берегом и приближаемся к броду через Кожым, о котором я постоянно переживаю уже не меньше недели, настраивая участников на жуткую переправу вплавь на рюкзаках. Однако жара сделала свое дело. Брод найден, река переходится даже без раскатывания болотных сапог.

Дневка прерывалась только едой, разговорами о ней, воспоминаниями о ней и мечтами о ней. Теперь я знаю, что Саня Корж и Разборыч первым делом, как вернутся из экспедиции, пойдут на рынок и по любой цене купят маленького молочного поросеночка. Я тоже куплю мяса, фруктов, морковки корейской. А пока меня удивил Боря Васин, несущий личное доппитание. Где-то ближе к ужину он достал пачку печенья и съел ее.

Я все острее ощущаю свое единение с природой. Меня уже почти не донимают комары, я равнодушен к дождю и моюсь речной водой. Хожу почти без головного убора. Нос мой сгорел уже не в первый раз, и это не беспокоит меня. По-видимому, наступил пик формы.

На первом переходе налетели облака, пошел дождь. Показалось, что это надолго. В начале третьего перехода наткнулись на жилища манси-оленеводов. Курильщики бросились за папиросами, а затем выменяли 200 г спирта на 2 кг свежей оленины. Леня Полянский и Вова Шадрин готовили ее в обед с луком и грибами — вот была поэзия!

Под горячим солнцем идем к Большой Бадьяю сначала по цветастой луговине, богатой голубикой и морошкой, затем лесом, какого-то нового типа — те же деревья, а в добавок к ним густой труднопроходимый подлесок из карликовой березки. Неужели это первый привет от грядущих препятствий?

До границы леса, как хотелось бы, мы не дошли, но это связано не столько с тем, что плохо шли, сколько с тем, что лес по долине реки Большая Бадьяю распространяется значительно выше, чем указано на карте. За последние годы, даже в таких удаленных районах проложено много новых дорог, троп, изменились контура леса. Все это еще не успело отразиться на картах, по которым мы идем.

С вечера поленились накрыть палатки тентами, пришлось выскакивать и исправлять недоработку ночью под ливнем. После этого отогрелся и так сладко уснул, что не слышал объявления подъема. Проснулся, когда в палатке почти никого не было. На завтрак огромное количество перловой каши со шкварками и подгоревшими грибами. Не представляю, смог ли я употребить хотя бы ложку этого «прелестного» блюда в домашних условиях? Кашу доесть с грехом пополам успели, а вот собираться в дорогу пришлось под дождем.

За 4 перехода зашли в дальний исток Бадьяю и почти поднялись на крутой перевал в долину Малой Лемвы. Путь можно было упростить, если часть высоты набирать по предыдущему истоку. Так прямее, и не пришлось бы корячиться, облезая поверху небольшое ущелье. Весь пятый переход под непрекращающимся холодным дождем искали воду для обеда. К моменту отыскания крохотного родничка среди неоглядной россыпи камней, успели подняться выше нижней кромки облачности и потеряли видимость. Поднялся сильный ветер. Очень странное и малоприятное сочетание — туман и ветер.

Обед на мокром ветродуе состоял из моментально остывшего омлета и больше противостоявшего стихии киселя. Последний, как глоток коньяка, проник в душу и согрел тело. Ненадолго, минут на десять. Надел всю имеющуюся одежду, но все равно трясусь мелкой дрожью.

Послеобеденный отдых на ветру под дождем напоминает жесткий эксперимент по выживанию в экстремальных условиях. Решаем сразу идти на север, боясь очутиться на восточных склонах хребта. Когда местонахождение становится малопонятным, решаю спуститься ниже облачности. Отвратительный спуск по крутым мокрым камням, пересеченным несколькими скальными выходами. Неожиданно оказываемся на берегу крупного горного озера, принадлежащего, судя по всему, бассейну реки Большая Тыкотлова. Итак, мы оказались на восточном склоне, чего собственно и опасались. Ошибка вышла из-за незначитального отклонения от нужного направления, вызванного, возможно, неучетом восточного склонения, достигающего здесь 20 градусов.

Рафинад вызвался дежурить вместо Димы, ссылаясь на сложные погодные условия. И это при том, что под обоими глазами у него синяки, причиной которых является удар лбом о камень при падении на снежнике. Леня попросил составить палатки тандемом и организовал кухню в пространстве между ними. После этого он хладнокровно уселся в этом кубрике и начал готовить составные части сложной смеси для производства торта. Над ним продолжал выть ветер и сеять дождь. Я осторожно намекнул ему, что при такой погоде не грех было бы обойтись и без излишеств.

— Чем хуже погода, тем приятнее побаловаться чем-то вкусненьким, — пояснил он мне, вываливая в смесь горсть изюма.

Я из сочувствия немного походил вокруг, но так замерз, что в конце концов забился в палатку. Переодеться уже не во что. Особенно пострадала наветренная, левая часть тела. Насквозь сырые рубашка, свитер, анорака. Что делать? Анораку и рубаху бросил в ноги. Они не греют. Мокрый свитер одел на голое тело и залез с головой в спальник. Вскоре обнаружил, что лежу в луже. Но, пока тепло. Рядом играют в карты. Слева в преферанс, справа в покер. Задремал.

— Облачность поднимается! — этот крик выводит из забытья.

Вылезаю из палатки, осматриваюсь. Ветер не ослабел, но появилась видимость. Сзади виден мрачный холодный склон. Трудно поверить, что три часа назад мы спустились по нему. Впереди слева появилась вершина Лемваиза, или, по крайней мере, предвершина. После нудного анализа различных вариантов решили немедленно взойти на Лемваиз, а утром продолжать движение и спуститься в долину Большой Тыкотловой.

Поднялись за 55 минут. Вершина — почти идеально ровное плато. В туре лежит записка отважного путешественника-одиночки Николая Александрова из Печоры от 1 сентября 1989 года. Он с 8 августа того года шел сюда от поселка Полярный.

С запада дует сбивающий с ног ветер, невозможно заглянуть вниз, куда круто обрывается плато. На спуске ломается фотоаппарат. Не закрывается шторка. Я в отчаянии. Не могу заснять значительного куска Полярного Урала. Почти всю ночь не сплю от холода и сырости. Наконец, все же засыпаю с чувством странного удовлетворения от никому не нужного восхождения на Лемваиз и горечью из-за фотоаппарата.

Утром солнечно, но очень холодно. Завтрак подают прямо в постель. Кое-как собираемся и выходим полдевятого, на час позже обычного. Надеваем на себя все, что имеется, и начинаем скатываться по снежникам в долину Тыкотловой.

Между прочим, долина вполне приветлива, в конце перехода уже изнемогаем от жары. Теперь мы раздеваемся, умываемся, чистим зубы.

В долине дивное количество грибов. Собираем их поначалу без разбора. Все переходы до обеда меня мучают мешки с грибами, привязанные к рюкзаку. Весят они килограммов пять и болтаются в такт каждому шагу. Это действует на нервы. Больше не понесу, тем более грибы здесь на каждом шагу.

На обеде, мне кажется, Леня сэкономил массу продуктов. Был омлет с грибами, грибы в «сметане», грибы жареные, грибы припущенные, просто грибы, грибы, грибы... Меня хватило на две миски с верхом, после чего я «откололся».

Восточные склоны, несмотря на пасмурную погоду, по-прежнему более приветливы; здесь нет таких пронизывающих ветров, ближе лес, к горам начала возвращаться красота, утраченная ими севернее Народной.

Да, главное — Крот секунд за десять починил мой фотоаппарат! Поковырялся в шторках ножом, чего-то поддел, и он заработал.

После грибного обжорства в обед почти четыре полных перехода шли глухим пригожим лесом. Снова грибы, грибы, грибы. Вначале они вызывали отвращение, потом все же решили брать, но только белые. Таких красивых грибов я раньше никогда не видел. Хотя нет, видел на картинках в детских книжках, но всегда считал, что в действительности таких крупных, пухлых и румяных грибов не бывает. Вот бы сюда детишек, тех, что радуются каждой червивой сыроежке в пригородном лесопарке!

Перед речкой Петравож обширная заболоченная луговина, усыпанная белыми пушистыми цветочками. Издали я принял ее за снежник, лежащий на солнцепеке. Потом пошел исключительно ухабистый рельеф, поросший высокой травой и густыми зарослями карликовой березки. Из-за них не видно куда ставить ногу. За десяток минут рухнули по пять раз: то яма по пояс, да еще с водой, то острый камень, торчащий на уровне колена.

— Квист, тяжело, отпусти меня домой, — полушутя сказал Рафинад.

Я отпустил, но он не пошел.

Обосновались в неожиданно живописной, прижатой левым бортом вплотную к скалистым горам, долине Петравож. Напротив нас высокие прижимы, а у нас — мягкая полянка со мхом. В настоящем густом лесу ночуем последний раз. Кругом покрытые зеленью сопки, почему-то напоминающие долину реки Чепси возле Фанагорийской на совсем далеком Западном Кавказе.

Дождь вел себя по-джентельменски: дразнил весь день, но дал поставить палатку, поужинать и забраться в сыроватые по его же инициативе спальники.

Рядом с нашим лагерем на дереве варварская надпись: «Мальцев 90». В конце первого перехода пересекли Петравож. При этом из-за потертости на сгибе голенища набрал полный сапог воды. Заклеивал его экстренным методом — намазал резиновый клей, дал ему чуть-чуть подсохнуть и налепил снаружи лейкопластырь. Полдня он выдержал, несмотря на кусты, заросли, броды.

Общая усталость начинает сказываться. Я стал мерзнуть даже при плюс 10 градусах. С удовольствием иду в перчатках. Первые три перехода прямо летел на крыльях, потом внезапно «сел» и два последних откровенно дотягивал до обеда.

Идти первым никто не хочет. Даже забавно. Все взгромоздили на себя рюкзаки и стоят, ждут чего-то. Первому принадлежит максимум влаги с кустов и деревьев, вся паутина и какая-никакая ответственность за выбор пути. Первый не может включить «автопилот». Чаще всего первыми трогаются Серега Симаков или Андрей Зорин. К сожалению, лидерство второго зачастую бессмысленно для Других. Андрюха включает такую скорость, что все отстают и второй оказывается фактически вторым «первым», поскольку он не в силах детально повторить путь Андрея.

Андрей Зорин несомненно самый физически сильный участник экспедиции. Неспособность идти медленно, пожалуй, единственный его недостаток. Это раздражает других. Действительно, идешь в гору и пыхтишь, вдруг мимо проносится Андрюха с такой скоростью, что ты вроде бы даже и не идешь. А то, как сегодня — вдруг исчез, а потом появился стоящим метрах в двухстах впереди.

Мы стали более раздражительны и более чувствительны к погоде. Хмурая погода — мы мрачно сидим и молчим на привалах. Чуть появляется солнце — оживление, шутки, смех.

На перекусах появилось новое блюдо — пастила. Это — жуткая кислятина, набивающая оскомину. Кубанские бабушки, у которых «затарился этим харчем» Сережа Ткач и делающие на нем «обалденные бабки», могли бы класть побольше сахара.

Дошли до реки Хаймаю. Весь день очень удачно выбирали путь. Продвинулись на север «по полету птицы» на 20 километров — 5 масштабных квадратиков «двухкилометровой» карты.

Живописны оставшиеся в стороне от нас верховья ручьев Петравож и Хаймаю. На ночевку встали на гальке метрах в трехстах ниже устья правого притока Хаймаю. Рядом гора 1414 м с эффектным обрывистым каром. Внутри него на высоте 950 м залегает озеро Лымъяты длиной около километра. Хочется сходить туда, но надо экономить силы (в один конец около 5 км). Гора обрывается к озерной гледи скальными отвесами, тогда как практически со всех других сторон она легкодоступна. Вершина ее смещена к югу и, вероятно, если с нее и видно озеро, то лишь его незначительный северо-восточный фрагмент.

6 июля, на 75-й день путешествия местность была проходима во всех направлениях. День состоял из двух частей — перемещение экспедиции в долину Хулги и восхождение на гору 1435 м. На первом этапе развили невероятную для походов по бездорожью скорость — 5,4 км/час, поддерживаемую свыше четырех часов. Характер местности — тундра, пересеченная несколькими долинами неглубоко врезанных рек. Прекрасное название этой местности придумал Серега Симаков — Восточный Коридор. Справа и слева горы, а мы идем в их исполинском распадке перпендикулярно рекам, выскакивающим и снова исчезающим в горах. Растительность — чахлая трава, изредка низенькая березка, которая вовсе не мешает идти. По лощинам прячутся островки ивы-чозении, служащие нам поставщиками топлива. Тундра абсолютно сухая, видимо она отлично дренируется многочисленными реками — вот с чего можно брать пример работникам наших зоболоченных футбольных полей!

Пересекли следы вездеходной дороги на перевал Хайма, которые встретились, как водится, не в том месте, где их можно ожидать, глядя на карту.

На первый взгляд это противоречит здравому смыслу, но самый неприятный момент в походе всегда приходится на привал. Это — команда начальника нынешнего участка маршрута Сергея Симакова «Под рюкзаки!» Сейчас он придумал альтернативу. Если следующий переход заканчивается обедом, ужином или перекусом, он говорит:

— Э, пошли халву хавать!

Если переход не заканчивается ничем выдающимся, то командует;

— Пошли в поход!

На 19-м километре случился сюрприз—перекус шоколадом с орехами и изюмом(!) в честь 2500 километров, протопанных нами от Магнитогорска.

Место очередной дневки выбрали между вторым и третьим левыми притоками Хулги, берущими начало на склонах горы 1435 м. Гору эту я планировал пропустить еще дома. Мне казалось, что желающих восходить на нее не сыщется. Я ошибся, чем и был приятно удивлен. Серега Симаков, Разборыч, Андрюха и Леня составили отважную четверку для штурма вершины. Первоначально Серега хотел посвятить ей часть дневки, а потом он принял решение взойти на нее сегодня же. Без десяти восемь они ушли.

Гора находится в истоках Хулги. Она гораздо выше и явно примечательнее всех окрестных вершин. Западный склон представляет собой крутые скальные сбросы, восточный значительно положе. Гора сложена из курумника, покрытого местами снегом. Наиболее красив вид на гору с юга, откуда она выглядит остроконечным пиком. Плато на вершине, подобное тому, что на Лемваизе, отсутствует. На вершине старый, частично разваленный, триангопункт. Сложен тур.

Записки нет. Официальное название этой вершины на стыке Полярного и Приполярного Урала — Грубеиз, В туристской среде гора имеет другие названия - от Южного Пайера до Северной Колокольни.

В этом месте Уральский хребет уже значительно сузился. В дрожащей вечерней дымке, за грядой невысоких пологих увалов видна синева Большеземельной тундры на северо-западе и Приобской равнины на востоке.

Склоны окрестных гор покрыты бесконечными полями каменных россыпей. Лишь глубоко в долинах вдоль узких ниточек рек вытянулись полосы северного редколесья.

Район этот посещается путешественниками крайне редко. Основные причины этого состоят в его значительной удаленности от населенных пунктов и невысокой концентрации интересных туристских объектов.

В ожидании отважных я бродил по левобережью Хулги, собирал грибы и обнаружил интересный снежник в каменном каньоне второго притока. Снежник подмыт ручьем и в своде его стометрового тоннеля зияют, словно осветительные лампы, протаявшие отверстия.

Когда в десять минут первого ночи я увидел Андрея, идущего с горы с полным мешком грибов, а потом такими же и всех остальных, я остро почувствовал прилив счастья, поняв, что с ними ни я, ни экспедиция не пропадут и будет достойное завершение. Видно, нам «очень нужно пройти четыре четверти пути».

Володя Шадрин и я приготовили восходителям грибы и чай. Они не ждали встречи и, по-моему, были приятно удивлены. Они собирались жарить грибы, а те уже готовы.

На дневке большинство пошло поглазеть на диковинный снеговой каньон, разрекламированный мною. Особенно долго лазил по нему Володя Романенко с кинокамерой. Рафинад, начинающий рыбак, тем временем наловил в жиденькой речушке отменных хариусов. Вот молодец! Мы с Серегой Симаковым уединились на галечной отмели и скорректировали дальнейшие планы. «Разминка» закончилась. Перефразируя известную мысль о том, что марафон начинается с 35-го километра, можно сказать: «Экспедиция начинается с 77-го дня». В ближайшие пять дней надо, кровь из носу, пройти 160 км, а дальше будет еще напряженнее. Не знали мы, лежа на теплых камнях, какие испытания готовит нам природа уже завтра. После обеда нежданно-негаданно прозвучал призыв Лени;

— Идите полдничать, еда готова, но сначала принесите дров!

— Мне такой полдник с ультиматумами не нужен, — вспылил Рафинад. — Кто-то просто не выполняет своих обязанностей!

Некоторое время спустя он приволок огромную охапку хвороста, но есть так и не стал. Подошел Феллини, запряженный в нарты с дровами. «Кто-то» же, чье внимание была призвана привлечь голодовка, ничего не понял.

Основательным испытанием для участников путешествия оказался жуткий циклон, бушевавший над Уралом пять дней и ночей с 8 по 12 июля. Непрерывный ледяной дождь с ураганным ветром покрыли вершины гор снежной шалью. По тундре сплошь несется вода. Прямо по траве, по кустам. Крошечные ручейки распухли и каждый из них представляет нешуточную опасность при переправе.

Преодолевая постоянное искушение завернуться в кусок полиэтилена и никуда не идти, продолжаем шагать... Один переход сменяется другим, а дождь как лил, так и льет. Дождь и сильный ветер. При переправе через реку Колокольня черпанул обоими сапогами. Виднеющееся слева в струях дождя горное озеро, вероятно, очень красиво. Но я удостоил его лишь беглым взглядом из-под капюшона, по которому барабанит дождь. Я скоро свихнусь от этой дроби. На привалах бросает в неудержимую дрожь. Короткая остановка. Без разбора запихиваем в рот скудный перекус, и снова в путь по пустынной, как полотно, нетронутое кистью художника, тундре.

В обед подошли к одинокому скальному останцу, напоминающему мужчину в шляпе, сидящего на корточках. Это скала — идол Валет, предмет паломничества местных оленеводов. Вокруг ворох амулетов, обглоданных костей, медных денег.

Пожалуй, из валяющихся под скалой предметов можно развести костер, но, опасаясь обидеть религиозные чувства пилигримов, вытаскиваем примусы. Я дежурный. Меня колотит дрожь, бешеная дрожь, я не в силах ее унять. Со мной такого никогда не было. Долго пытаюсь окоченевшими пальцами достать коробок и поднести горящую спичку к горелке примуса.

Чуть согреваюсь у пламени, оказывается, нынче не так уж худо быть дежурным. Все сидят тут же под тентом и активно помогают. Обед готовится очень быстро, еще быстрее он съедается.

Одна минута удивительного счастья включает в себя валандание в горячей воде при мытье посуды, а выход на дождь, сворачивание тента и надевание рюкзака — потрясающий кошмар. Кое-как прихожу в себя к десятой минуте после выхода. Чувствую себя глубоко несчастным.

Доходим до Мокрой (как тонко подмечено!) Сыни, тут натыкаемся на развал стоянки оленеводов. Полно дров. Пытаемся тщетно высохнуть под продолжающимся дождем у костра. Ложусь спать. Левый рукав свитера абсолютно сырой. Руки и колени опухли от холода, ресницы опалил костром. Засыпая, думаю о том, что в аду этого дня вступили на территорию Полярного Урала и Ямало-Ненецкого автономного округа, о чем никто не вспомнил.

На второй день потопа к дождю добавилась плохая видимость. Обед готовили на примусе. Остальные минут сорок пытались под проливным дождем развести костер. Развели, но дрова — дрянь. Лапша-спагетти проскочила, как вспышка молнии, и снова наступил голод. Символически постояли у негреющего костерка несколько минут и пошли дальше.

Дождь струями стекает в сапоги по идиотским капроновым штанам. Кроме того, начинает течь и левый сапог. Короче, аут! Полные сапоги холодной воды, которая постоянно обновляется.

На Северной Харуте увидели стойбище оленеводов,

— Может зайдем, обсохнем? — неуверенно предложил Леня.

Я решительно протестовал, может быть, даже чересчур решительно.

Перед самой Чигим-Харутой дикие заросли черти-чего выше человеческого роста. Все они опрокидывают на нас литры ниспосланной с неба воды. Река дикая. Серега несколько часов вел тщательную разведку брода, найдя напоследок теоретически пригодное для переправы место.

На ночь разделили на всех две завалявшиеся в аптечке таблетки димедрола. Они не помогли. Когда я проснулся в первый раз, Володя Романенко еще стоял под дождем у костра и пытался что-то сушить. Я пожелал ему «спокойной ночи» и вернулся в свое ложе, напоминающее смирительную простыню.

10 июля началось с большой неприятности. Заболел Володя Шадрин. Его колотит озноб, жалко смотреть. Больного надо куда-то эвакуировать. Решили отвести его к тем оленеводам, чьи чумы видели вчера после обеда. Отправляем вместе с ним и Диму Гафиатуллина. Кто их поведет?

Я считаю, что наиболее этично сделать это Боре Васину, который вовлек ребят в эту авантюру, не подсказав, какую при этом надо иметь одежду. Меня никто не поддержал, а Боря категорично возразил:

—Меня ждет жена на Нярмаяхе. Я уже прошел 78 дней.

Остается Серега Симаков, Бедолага. У него из глаз текут слезы. Он хватается за последний шанс и предлагает Боре жеребьевку.

В этот момент положение спасает Леня. Он неожиданно вызывается «проводить детский сад на прогулку». Леня, жертвуя собой, разрубает узел всех проблем. Торопливо решаем организационные вопросы, договариваемся, когда встретимся с Леней в поселке Полярный.

Переправляемся через Чигим-Харуту без приключений (несмотря на дождь, уровень воды к утру спал сантиметров на 15), машем руками Лене и Диме и исчезаем в мороси тумана.

Нынче лучше, чем вчера, но все равно противно. Впечатлений никаких, почти автопилотаж. После обеда был чуть ли не в предобморочном состоянии, кружилась голова. Шлось плохо, натер мозоль. Вечером впервые в жизни вкатил неразбавленного спирта. Эффективнее димедрола.

В разгар одного из переходов очередного дня натыкаемся на чумы оленеводов. Мы просимся к очагу. Молодая женщина выскакивает из-за занавеси и принимается молча разжигать костер в центре жилища.

Коми очень гостеприимны, рады встрече, рады нашему интересу к ним. Туристы у них бывают «довольно часто, в прошлый год были». Отказаться от их угощений невозможно. Мы словно путники пустыни, которые не пили несколько дней. Рамки приличия пытаются бороться с животным голодом. Если кто-то и был не вполне пристоен при этом, я не смею того осуждать.

Обед. Это — ритуал, священнодействие. Во время разливания супа по мискам большинство не может оторвать взгляд от работы рук дежурного. Серега Симаков стоит, потупив взор, неподвижно, как древнегреческий атлет. Саня Корж демонстративно отводит взор и тщательно изучает что-то над головой. Васин замер в позе вратаря, готового отразить 11-метровый удар.

Еда. Все едят подчеркнуто медленно, тщательно и долго пережевывая пищу передними зубами. При этом миска держится в руках, чтобы заодно согреть их и не дать ветру унести бесценное тепло медленно съедаемого блюда. Манная каша с изюмом в моей миске — это моя религия, икона, на которую я молюсь, держа ее в руках, молюсь непрерывно и самозабвенно до тех пор, пока предмет моего поклонения не исчезает. Еще пара холостых движений по миске, покрякивание, почавкивание и неизменное:

— Спасибо дежурному, спасибо завхозу!

Еды не может быть много, ее может быть только мало и очень мало.

Все разомлели от еды и тепла. Пар от наших одежд вперемежку с дымом наполнили чум. В эти самые тяжелые дни экспедиции, когда пресыщение впечатлениями, адская непогода и убивающая усталость завладели нами, еда стала единственной радостью. Все остальное время и пространство занимали дождь, комары, болота, болота, комары, дождь... .

Следы бушующей в тундре стихии проникают внутрь нашего недолгого убежища — дождь струйками стекает через отверстие в верхней части чума. В скверных условиях живут оленеводы-коми. Вот, что писал о них в середине прошлого века в своих путевых заметках упоминавшийся выше М. Ковальский: «Зыряне (народность коми-Н.Р.) в высшей степени способны к промышленной и торговой жизни; это народ, полный энергии, живого характера. Мужчины и женщины весьма стройны и красивы. Смотря на этот народ, полный жизни, на стройность и подвижность их тела, невольно удивляешься, отчего это племя так резко отличается от своих собратьев финнов (!!—Н.Р.). Зырянин оживляет эту мрачную страну севера».

Заплатив немалую цену, на исходе пятого дня «Всемирного потопа» мы подошли к тому месту под массивом Хордъюса, о котором мечтали с Серегой, лежа на камушках в предыдущую дневку. Завтра последний на пятом участке день отдыха. Я настраиваюсь при любой погоде идти на штурм невидимой безымянной горы, что сейчас скрыта туманом где-то над нами, и назвать ее в честь О. Клера, одного из основателей в 1870 году, в Екатеринбурге Уральского общества любителей естествознания. Решимость моя скорее всего является частью врожденного упрямства.

Пошла цепь мелких конфликтов и стычек. Крот и Рафинад поспорили по поводу приготовления ужина, но изначальная причина расхождения их взглядов состоит в разном подходе к вопросу о заначках еды, то есть сухариках, конфетках, откладываемых в обед и поедаемых затем на коротких привалах.

— Я не могу есть свою заначку один, а делиться ею потом жалко, — признается Рафинад, — поэтому все надо съедать сразу!

— Какой-то дурак, — перебивает его Симаков, — плохо натянул оттяжки!

Это был я:

— Чем болтать, взял бы и поправил!

Психанув, я выскакиваю под дождь в чем был и поправляю растяжку с демонстративной резкостью.

Феллини между делом неосторожно заявляет, что все троечники (речь шла о проблемах народного образования) — олухи. Фредди и Андрюха отчаянно бросаются защищать «олухов».

Перед сном накинулись на меня с острой критикой планов на завтра и изложенных мною тактических «новинок», связанных с возможными вариантами разделения группы при восхождении на Пайер. Критика, как самоцель, заслонила здравый смысл.

Мне все надоело. Молчу, хотя запас моих физических сил, сдерживающих клокочущие внутри эмоции, подходит к концу. Мне противно. У меня болит ахиллово сухожилие левой ноги, у меня пучит живот. Идите все к черту! Я постоянно мерзну, даже когда для этого вроде нет никаких предпосылок. Мне уже начинает мерещиться. Камни, кажется, шевелятся. То это — взлетающая бабочка, то — автобус, отходящий от остановки.

Утро, как и многие подряд до этого, не обещает ничего светлого. На гору кроме меня идут Серега Симаков и Андрей Зорин. Объясняю, что есть один шанс из ста, что прорежем облака и вырвемся к солнцу. Все остающиеся считают нашу затею дурью.

Мы уходим в совершенно безнадежный туман. Серега признается, что пошел для очистки совести с желанием вернуться через полчаса—час. Угрюмо и молчаливо бредем по камням вдоль реки. Андрей начинает орать какую-то песню. Это меня раздражает, но молчу и постепенно привыкаю. Продолжаем идти только потому, что никто не берет на себя смелость предложить вернуться.

Вдруг, о чудо!

Видим сквозь облака диск солнца. Еще минута, и на него уже больно смотреть. Боже праведный, один шанс! Облака ползут вверх.

Местность открывается на секунду, другую, потом мы успеваем сориентироваться по карте. Ура! Теперь залезем. Облачность набегает и убегает. Теперь бежим и мы. Наконец, разрываем облака грудью и пьем солнечные лучи, первые за семь дней преисподней. Окрыленные поднимаемся по крутому склону. С интересом прислушиваюсь к Андрюхиной песне.

Гора, названная нами пиком Клера, удивительного швейцарца-екатеринбуржца, находится в массиве горы Хордъюс, являясь в ней самой красивой вершиной. Основание ее — осыпные склоны, вершина — непростая для подъема скальная башня. На вершине обломки дюралевой вышки. Никакой записки не обнаружили. Оставили свое послание.

К северу возвышается массивный купол Хордъюса, стоящий своей громадой над удобным перевалом через Уральский хребет, которым издавна пользуются местные жители. Вероятно, именно поэтому южные, более высокие вершины массива для них не интересны, они лежат в стороне от «больших» дорог.

В районе пика Клера несколько живописных озер, покрытых наполовину льдом. К ним ведут очень крутые скальные кулуары со снежными пробками.

Какое удовольствие просто сидеть на солнце. Мы провели на вершине свыше двух часов, любуясь сказочным архипелагом гор, торчащих над океаном туч.

На спуске мы в обратной последовательности, словно самолет, заходящий на посадку, пересекали всю густую облачность. Андрюха с увлечением рассказывал разные истории своей жизни, я не перебивал его, хотя многие слушал уже далеко не первый раз.

В лагере, куда мы пришли точно к обеду, оцепенение, усталость и скука.

— Вы, что, мужики, молчите, поругались что ли? — спросил Андрей.

— Нет, тишиной наслаждаемся...

Наша восторженная болтовня неуместна. Пообедали, поспали, пополдничали, и я заступил на дежурство.

Ужин. Бульон, спагетти, мед, чай, сахар, галеты. Здорово! Компресс левой ноге. Настроение прекрасное! Погода улучшается! Живем дальше!

На ближайшие два дня перед нами очень простая, в смысле ясности, задача - взойти на Пайер и дойти до железной дороги. Это — около 90 км.

Ранним утром четверо желающих в очередной раз отправились в непроглядный туман в сторону, соответствующую на карте направлению на Пайер. Часа за полтора под дождем с диким ветром, который вновь напомнил нам недавний циклон, поднялись к озеру Кечпельто. Это довольно значительный водоем, в памяти он остался удивительно угрюмым. Тучи, словно птицы с огромными крыльями, проносятся прямо над нашими головами, заставляя пригибаться. К озеру со всех сторон, будто спадающие прямо с неба, круто спускаются осыпи. По озеру бегут пенные барашки волн и с шумом обрушиваются на безжизненные береговые камни. Дождь напоминает нам, что все это мы видим не на экране телевизора, и нельзя покинуть кресло, чтобы поживиться чем-то из холодильника.

Мы обошли озеро и принялись подниматься вверх по камням, таким же как на соседних склонах, таким же как их собратья на Отортене, Неройке, Народной. Через минуту-другую мы оказались в сплошном молоке. Андрей, идущий в десяти метрах впереди, выглядел прозрачным призраком, который предпочел непогоду для осмотра своих владений в каменном замке Пайера. Мы шли, шли и шли гуськом, пока на одном из привалов я не предложил оставить эту обитель мрака и холода, где невозможно ориентироваться. Силы заканчиваются, поесть бы сейчас.

Андрей Зорин и оба Сереги — Разборов и Симаков не высказывают никаких сожалений и быстро начинают спускаться в той же молочной микстуре. Я спешу за ними, не раскаиваясь в содеянном. Меня лишь слегка угнетает мысль, что накануне не настоял на разделении группы, тогда ударная часть совершила бы траверс Пайера, а вспомогательная в это время несла бы грузы параллельно хребту. Понятно, что при этом варианте восхождение состоялось бы несмотря ни на что, поскольку ударной группе просто некуда было бы деться... Но, я не настоял... «Воля волей, если сил невпроворот...»

Ниже озера на Правом Кечпеле самый мощный из всех виденных нами пока водопадов. Он имеет несколько ступеней, нижние скрыты под исполинской снежной пробкой, которая вряд ли растает в ближайший десяток лет. В пробке колодец, из его бездонных глубин доносится шум воды. Даже заглянуть в него страшновато.

После обеда свернули лагерь и шли, шли, шли... На последнем переходе под косыми лучами проглянувшего к вечеру солнца зашли в чудовищные заросли ольхи, полосами спускающиеся с гор. Худшую закуску в этот день трудно было придумать. Продираемся на пролом. Ветви норовят хлестнуть по лицу, вцепиться в одежду, вырвать клок рюкзака. Защищаемся и уворачиваемся от этих ударов инстинктивно, как боксеры в конце пятнадцатираундового боя. Наконец, с ободранными в кровь руками, вываливаемся на узкую полосу бечевника левого берега Вонкуръюгана. Поздний вечер, теплый ветер, обилие дров. Но для ускорения готовим на примусах, дожигая последние капли бензина.

Утром на 86-й день пути, оказавшимся последним на пятом участке маршрута, встали в пять, а около семи уже бодро шагали на север. До обеда решили сделать пять переходов. Миновали вброд Янасшор, обошли слева массив Янаскеу. Затем приняли ошибочное решение идти в долину Яйю к обозначенной на карте дороге. Я перепутал увалы, в результате чего мы утонули в ивовой чащобе. В какой-то степени пришла на помощь старая вездеходная дорога. Когда-то прошедший здесь вездеход оставил след в виде подмятого ивняка, но кое-где заросли уже оправились от этого насилия.

Разразилась гроза. Молнии сверкали то справа, то слева, то прямо над головой. После каждой вспышки тщательно отсчитываю про себя секунды, умножаю полученное число на триста и определяю на каком расстоянии от нас произошел разряд. Не знаю, насколько это опасно, но когда я не успевал досчитать до одного, было настолько неуютно, что холодок пробегал по спине. Промок до последней нитки. Настроение ни к черту. Сзади в затылок недовольно дышит Рафинад, он предлагал переждать грозу.

Без каких-либо предварительных признаков, что становится традиционным для предгорной тундры, натыкаемся на широченное русло Нангытъюгана. Переправа на правый берег. Дырявые сапоги составляют достойный дуэт продолжающемуся ливню. Откуда в природе столько воды?

В обед укрылись двумя полиэтиленовыми тентами, прижав их рюкзаками, на которых сидим по четверо друг против друга, как пассажиры в электричке или шахматисты в матчевой встрече. С краю сидят дежурные, точнее дежурный и Рафинад, считающий своим долгом завхоза помогать готовить еду. После ухода Лени ему удалось несколько разнообразить наше меню, несмотря на то, что ассортимент продуктов не изменился. Саня держит на коленях примусы, а Боря колдует с котлами.

Внутри этих посиделок даже жарко, но так тесно, что все тело затекает. К тому же мерзнет спина, на которую вплотную лег полиэтилен, а шевелиться противно еще и по причине насквозь мокрой одежды.

Гроза уходит на запад. Успеваю досчитывать до двадцати, тридцати. Спине что-то становится жарко. Неужели солнце?

Немного подсохли и пошли дальше по тому же вездеходному следу. Он круто лезет на вершину холма Яймыльк. О, здесь вполне приличная дорога. А что это за белая ниточка, тянущаяся километрах в пятнадцати поперек нашего пути? Да, ведь это — железнодорожная насыпь, а по ней словно крохотный червяк ползет поезд! Настроение моментально становится приподнято-торжественным. Погода тоже не предвещает гадостей. Ко мне возвращается утраченное великодушие. Сразу стало легче даже физически — бегу, любуюсь природой.

На станции Полярный Урал живет 23 человека и 17 собак. Через 40 минут должен подойти поезд Москва—Лабытнанги. Нам советуют ехать на нем до поселка Полярный. Наш, не терпящий возражений, отказ, вероятно, удивляет.

Мы начинаем просить хлебушка и чего-нибудь купить. Добрая женщина тут же выставляет уйму риса, пшена, сахара, масло, маргарин, хлеб, несколько банок кабачковой икры. Она отказывается и от денег, и от нашего предложения выслать им продукты потом.

Рафинад делает мне замечание:

— Квист, ты сам говорил, что один день можно не есть. Тогда у тебя в миске плескалось пойло. Теперь ты это забыл...

Переночевали в душном балке. Почти не спали, то ли от обилия еды и комаров, то ли от перегрузок. Тем не менее, мы после завтрака попрощались с гостеприимными хозяевами полустанка и бодро пошагали по шпалам мимо самого северного знака-стелы «Европа-Азия» на околице разъезда.

В 12 часов теплая встреча на берегу Соби напротив Полярного с уфимцами — очередной нашей группой поддержки. В нашу честь они зажгли сигнальный запал. Обнимаю Славу Малоярославцева, Мишу Абдрахманова, Аркашу, Олега, Сережу...

Слава, медик, сразу делает комплимент:

— Мужики, да вы отлично выглядите. Вот, Леня пришел немного диковатый. А вас я не ожидал такими увидеть!

Вопрос о том, кому эвакуировать больного Вову Шадрина и Диму Гафиатуллина решали трое — Рундквист, начальник экспедиции; Симаков — начальник данного самого трудного участка; Васин — протеже этих ребят. Разговор явно затягивался, и была опасность лишиться или начальника экспедиции, или специалиста по данному району. Поэтому я предложил свою кандидатуру, чтобы не обострять отношений в группе, к тому же я, наверное, лучше других знал этих ребят, так как работал с ними при подготовке к экспедиции. Элементарную медицинскую помощь я тоже могу оказать. Мое предложение было воспринято очень положительно.

Мы остались втроем — Вова, Дима и я. У нас продуктов на 3 дня, палатка, котелок, карта-пятикилометровка и спальные принадлежности. Теперь передо мной стоит задача в кратчайший срок доставить больного туда, где будут гарантированы его лечение и транспортировка домой. Я же должен вернуться на маршрут основной группы, присоединившись к ребятам в поселке Полярный.

Основная группа ушла, а мы остались пережидать дождь. Я забрал у Вовы все вещи из рюкзака, кроме спальника и личного, досыта накормил его имеющимися галетами и конфетами. Медикаментов больше давать пока не стал, так как, на мой взгляд, хватало утренних.

До чумов, которые мы видели накануне, не более полудня хоть бы. Предстоит пройти вчерашний перевал и вернуться в долину Харуты. К трем часам в тумане и под моросящим дождем мы подошли к чумам,

Нас прекрасно встретили, напоили чаем с сухарями и маслом, выслушали и предложили жить у них пока больной не выздоровеет. Связи с «Большой Землей» абсолютно никакой. «Вертолет прилетал на президентские выборы, теперь его не будет до следующих; вездеход с ветеринаром был недели две назад, теперь будет через месяц, а может быть через два». Значит, пойдем пешком...

Больной ел, глотал пилюли и спал, его самочувствие улучшалось на глазах. Через два дня оно стало таковым, что Володя был готов идти. К этому времени у нас оставалось четыре дня для выхода в поселок. Мы составили график движения, по которому через три дня мы должны выйти в деревню Епа, а если все будет складываться удачно, то и через два. По карте выбрали самый приемлимый маршрут. До Епы получалось 90 км по бездорожью. Самое сложное — переправы через реки, поэтому путь попытались проложить поближе к их верховьям. Максимальная скорость движения пешком по такой местности известна, поэтому для преодоления нужного расстояния необходимо ежедневно идти по 10 ходовых часов. Это—12 ходок по 50 минут с десятиминутными привалами. Получалось, что если обед с отдыхом будут длиться два часа, на сон останется часов 5—6. Этот график движения позволял, имея легкие рюкзаки и три дня предшествующего отдыха, за два дня выйти к поселку или, по крайней мере, вплотную подойти к нему. При этом третий день был бы резервным.

Ребята поддержали меня, их особенно вдохновило, что в этом варианте предстояла только одна короткая ночь.

Мы предупредили о своих планах хозяев, приютивших нас. Они дали гостинцев на дорожку и подробно рассказали все, что знали о местности, по которой нам предстояло шагать. Особо ценной была информация о реках, через которые нам предстояло переправляться.

Легли спать рано, рано и встали. Попрощались с оленеводами Юрой, Федором и не спеша отправились в путь. Топать предстояло долго. На ночлег остановились в одиннадцать вечера, пройдя 42 километра. Все развивалось прекрасно, итог дня подарил полное ощущение удачи, уверенности в себе и в своих силах. Переправы были удачны. Больше всего запомнилась Кокпела. Шли по тундре и видели на десяток километров вперед, и вдруг оказались на краю каньона, в глубине которого шумели мутные воды реки.

Шестичасовая ночевка, и снова в путь. Стали появляться первые неприятные признаки болот. Вскоре твердой почвы не стало вовсе. Ноги глубоко уходили в мох, движение напоминало ходьбу с высоким подниманием бедра. Так мы и подошли к реке Пага. Вид ее вверг меня в раздумья, быстро перешедшие в отчаяние. Наше спасение, я не преувеличиваю, было на противоположном берегу, перейти же Пагу вброд немыслимо. Мы молча пообедали — говорить было не о чем — и выбрали место для переправы. Пага здесь делает легкий поворот налево, почти вся струя смещена к правому берегу, врезается в него и уносится дальше.

Мы пошли. До желанного берега уже рукой подать. Вода наполняет сапоги. Мы подбадриваем друг друга и идем дальше. До правого берега не больше восьми метров. Ноги не достают дна. Я плыву. Ребята заняты тем же. Сапоги тянут вниз, рюкзак не дает высунуть голову из воды. Еще мгновение и струя буквально припечатывает нас к крутому глинистому берегу. С первого раза зацепиться за грязный край не удалось.

Но все-таки мы, насквозь мокрые под сильным дождем, стоим на спасительном правом берегу. Я понимаю свою ошибку и объясняю ребятам, что перед плаванием с рюкзаком стоит расстегивать его пояс, так как под водой это сделать сложнее.

Сушиться и пережидать дождь совершенно бесполезно, да и некогда. Идем дальше, скорость падает, кругом болота. Приходится петлять вместе с рекой, обходить заводи и старицы. К тому же вдоль берега растут непролазные заросли ивняка.

Оставалось три ходки до ночевки, когда мы наткнулись на визирку, совпадающую по направлению с азимутом на Епу. Просека эта недавно чистилась. На ней лежали свежеспиленные деревья, листва берез еще не пожухла. На карте этой просеки не было, а в направлении нужного нам азимута лежало болото. Впрочем, это нас не смутило. Однако километра через четыре мы вышли к заболоченным озерам. Тропинка лесников превратилась в липкую жижу, а вскоре исчезла в непроходимом после непрерывных дождей болоте. Скорость передвижения стала равна нулю.

Поспав пять часов, пошли строго на запад. Это позволяло обойти лежащее перед нами болото и выйти к поселку несколько южнее. Но и здесь скорость колебалась от 1 км/час до отрицательной, когда приходилось, наткнувшись на непроходимый участок болота или озеро, возвращаться назад.

К трем часам дня вышли на озеро Второй Водолей. Посмотрев на карту, я убедился, что за полдня мы самоотверженно преодолели 6км, до Епы оставалось еще километров 15 аналогичной местности. Силы иссякли, да и у Вовы могут начаться осложнения от таких нагрузок. Здоровье дороже—ложимся спать и спим 15 часов подряд, а там разберемся.

15 часов отдыха кончились в 5 утра следующих суток. Через 3 часа мы подошли к Паге, где в четырех километрах от Епы нас подобрала моторная лодка. Эти же люди довезли нас до железнодорожной станции Абезь. Я предложил 50 рублей, чтобы успеть на трехчасовой поезд до Лабытнанги, это был мой последний шанс догнать основную группу.

В Полярном очень много туристов. Отовсюду. Шипящий и всем недовольный Главный Инженер (не знаю чего, это вроде как имя собственное), к которому все обращались за помощью по заброске, человек довольно странный, коль не может извлечь выгоду из постоянного спроса. Это упорное нежелание подчиниться голосу здравого смысла напомнило мне и пансионаты на берегу Иткуля, и гостиницу в Кытлыме. Отсутствие предприимчивости я наблюдаю повсеместно, например, у самого себя... Тридцать четыре года. Ни респектабельности, ни достатка, ни солидности. Жил «по совести», как воспитывали. А спекулянты вышли из тени и стали богатыми и уважаемыми людьми, претендующими на роль спасителей Отечества. Я их не осуждаю, что поделаешь, воспитание мое быть может, основано не на здравом смысле.

Уфимцы совместно с группой Володи Гольцева, сопровождающей фотографа Женю Савенко, разгрузили вагон продуктов и достигли договоренности об отправке их автомобилями довольно далеко вверх по долине Большой Пайпудыны.

Мы, тем временем, спим и отъедаемся на последней дневке на высоком берегу Соби. Неприятных последствий нет, хотя пища и плещется где-то у самого горла.

20 июля позавтракали в столовой поселка Полярный. Остатки тортов, галет, соков отдали детям из Харькова, которые приехали сюда «за камнями» под руководством симпатичной дамы, надоедавшей нам вчера вечером по поводу разработки для них оптимального маршрута.

До обеда шлось бодро. Было ощущение, что поход только начинается и ничего предыдущего не было. Частично эта иллюзия поддерживалась неожиданной переменой ландшафта, хотя, скорее, его возвращением. Пронизанная солнцем долина Пайпудыны напомнила верховье Торговой и словно отбросила нас на месяц назад. То же лиственничное редколесье, те же береговые галечные отмели, те же горы по бортам долины. А я уже думал, что впереди голая тундра. Севернее Соби горы разбегаются веером хребтов, и в защищенных от ветра долинах климат менее суров, чем в районе Хордъюса и Пайера, где горы, вытянутые одной узкой цепью, отданы на растерзание всем стихиям.

На исходе дня пейзаж ухудшился — горы расступились, появились какие-то убогие строения, вышки, балки, цистерны, кучи мусора и прочие гадости цивилизации.

Поражает обжитость Полярного Урала. По дороге туда-сюда снуют грузовики, бензовозы, вездеходы. Аж до Щучьих озер можно проехать по дорогам.

Кругом народ — кто работает, кто катается по тундре, кто удит рыбу. Откуда тут взялись люди? Хотя удобный путь по Соби через Урал был известен русским еще в XVI в., но главная историческая «заслуга» в заселении Полярного Урала принадлежит И. Сталину, запустившему в эти суровые края щупальца гулаговского спрута. Начались освоение, добыча, производство... Лагерей давно нет, а часть людей так и прикипела к этим по-своему прекрасным местам.

Каждый день идем больше 30 км с высокой скоростью. Раньше бы сказали — не поверил. А теперь даже и не устаю вовсе. Еды в два с половиной раза больше, чем на многострадальном предыдущем участке маршрута.

Тяжелые тучи низко висят над головами путников, покрывая вершины, едва превышающие пятьсот метров над уровнем моря. Полярный Урал, хотя здесь и полно туристов, мне пока не приглянулся. Конечно, влияют тучи, но стараюсь быть объективным.

В обед пошел дождь. Я задремал. Сплю «на ходу». Меня разбудили капли дождя, барабанящие прямо по лицу. До того как пошел дождь была видна вершина Харнаурдыкев. Большая часть склонов горы покрыта снегом. Был виден весь путь подъема. Теперь тучи затянули вершину.

Идти неохота вообще, а на гору, так просто невмоготу. На кой черт подниматься в туман? Это было и на Клера, и на Пайере.

— Чудес не бывает, — говорит Андрюха, а сам собирается наверх.

Иду ради Лени Полянского, руководителя последнего пешеходного отрезка экспедиции, ради его оформленного похода четвертой категории сложности, хотя нет, иду ради него лично. Он хочет. Вешаю на левое плечо фотоаппарат. Теперь во мне стало побольше весу, авось не унесет ветром. Решаем подняться по узкому кулуару, а затем, с вычисленным по карте с учетом магнитного склонения азимутом порядка 315 градусов, просто набирать высоту в привычной нам мгле. За нами шел Феллини, снимал как мы исчезаем в облаке, а потом отстал.

Кулуар кончился. Дунул ветер. Я поверил в счастливые чудеса детских сказок, в которых добрый волшебник по желанию молодцев разгоняет облака. Туман поднялся. По сплошному снегу поднимаемся на верхнее плато, очень напоминающее вершину Лемваиза. Увидели тур. Там уйма всяких записок, есть и от Володи Гольцева, он поднялся со своей командой двумя днями раньше. Молодцы. Мелькнула мысль, что они поднялись вчетвером в полном составе, тогда как основная группа смогла выставить уже только трех своих представителей.

Подошел к западному обрыву плато. Вот откуда открывается вид, ставящий под сомнение мои поспешные выводы о непривлекательности Полярного Урала. Озера, петляющие между ними нити ручьев, остроконечные горы, отвесы, скалы, ледники. Я потрясен, оценки района от одного единственного пейзажа, обрамленного бегущими облаками, меняются на противоположные.

Великолепны мощные обрывы над ледником ИГАН, (Института Географии Академии Наук), одним из самых крупных на Урале. Интересен и сам ледник. Исключительно красива вершина-игла, занимающая промежуточное место между горой Харнаурдыкев и озером Большой Хадытаеганлор, — острый пик, формирующий левый борт ледника. Из ледника вытекает ручей, бурлящий мощным потоком зеленой воды. На полпути к озеру ручей образует огромный водопад, крупнейший на Урале. Несколько десятиметровых каскадов громовыми раскатами потрясают узкое ущелье.

Мы спускались к берегу Хадыты поздним вечером. Солнце протыкало нас своими последними лучами, скрываясь в пушистом тумане, сползающем по дну боковой долины. Впереди виднелись палатки. Ближний к нам лагерь гудел, словно школьная перемена. Это были только начинающие свое путешествие туристы с детьми. В стороне — резко выраженная противоположность — наш бивак, пустынный, как вокзальный перрон провинциального городка после ухода поезда.

Все темы для разговоров (от изысканных блюд до планов на будущее) исчерпаны, красота уже не воспринимается, поскольку ею до отказа наполнена губка впечатлений, и даже любимый вечерний преферанс, похоже, приелся. Немая палатка перечитывает замусоленный журнал, пишет дневник, спит.

Эти усталые люди — мои друзья. Кто-то из них вызвал мое восхищение, кто-то заставил разочароваться. Великолепен Кулинар, Леня Полянский. Как не вспомнить его решение возглавить спасотряд по эвакуации Володи Шадрина, разом разрубившее узел внезапно возникших проблем? Как хладнокровен, рассудителен и спокоен он всегда. Я хочу быть на него похожим. Крот, Серега Разборов, самый опытный путешественник, был не заметен дней 70, а потом вспыхнул и напомнил о себе в те дни, когда для других путешествие превратилось в ненавистную работу. Приятно изумил 21-летний Фредди, Сережа Ткач из кубанского городка Горячий Ключ, самый молодой в составе основной группы.

На озере Хадытаеганлор мы познакомились с известным фотографом-путешественником Д.А. Луговьером. Он засыпал нас вопросами, и лишь на один: «Как относится к идее экспедиции Центральный Совет?», я не смог ответить. Фотомастер решил даже запечатлеть нас и просил разбудить его утром, если не будет дождя.

Дождь был. Были также уха и пшенная каша. Затем был рядовой, рабочий день. Ничего особенного не запомнилось. Подошли к озеру Большое Щучье, самому глубокому (136м) на Урале. Оно не менее красиво, чем Хадытаеганлор. Стиснутые островерхими горами, они напомнили бухты-фиорды северных морей.

По словам надменного деда, двадцать лет живущего на южном конце озера, путь по северо-восточному берегу на 5 км длинее. Не уверен, что это так, но идя рекомендованным берегом, мы наслаждались противоположным, ярко освещенным солнцем и без устали снимали кино и фотографировали.

Сегодня никакой спешки нет. Умышленно не идем до озера Нярмато, чтобы в глазах вспомогательных групп выглядеть поприличнее. Леня воспринял это шутливо-дословно и бреется со студеной водой.

После обеда стал моросить дождь. Мы удачно использовали тактику «срезания» углов и шли почти по прямой, не вступая в полемику с глубокими каньонами. Временами было крутовато, но подъемы одолевали сносно. Наконец, в тумане увидели наш перевал. Спускаться к реке нет никакого смысла. Рядом лужа с водой. Отбой. Ужин.

Вышли в 7 часов утра. За один переход оказались в долине реки Нярматотане. Речка журчит где-то глубоко под камнями, напоминая многочисленные южноуральские аналоги, С трудом верится, что через 10 км по ней предстоит начать сплав. Это наталкивает на мысль, что на Нярмато отыщем записку с указанием, где ниже по течению нас будут ожидать люди Костромина, представители последней вспомогательной группы.

За три перехода дошли до места, откуда озера еще на видно, но что-то белое уже маячит на его южном краю. Я подумал, валун, но слишком уж он белый. Неужели палатка? Точно! И рядом кто-то копошится. Мы запалили яркую сигнальную шашку. Сразу показалось четверо человек. Это — передовой отряд.

Теплая встреча с Игорем Костроминым, Андреем Кукаркиным, Ваней Касьяненко и Натальей Васиной. Базовый лагерь группа поддержки перенесла примерно на 12 км ниже по течению Нярмаяхи. Переброска лагеря вызвана резким падением уровня воды в реке и невозможностью начать сплав непосредственно от озера, как планировалось заранее.

Игорь Костромин испереживался. Его легко понять. Команда высадилась на Нярмато, не имея о нас информации свежее, чем месячной давности. Они не знали, дошли ли мы до поселка Полярный, и стоит ли вообще нас ждать.

К середине обеда облачность начала подниматься и одновременно становилось все холоднее. Уха и горячий чай были очень кстати, но мы не могли оторваться от предложенных нам помидоров, холодных и мятых, но таких свежих! В разгар трапезы подошли уфимцы для совместного восхождения на вершину Хуута-Саурей. Им, идущим в ботинках с вечно мокрыми ногами, тут же вручали по миске обжигающей ухи.

Пошли в базовый лагерь. Его видно издали, а ближе он скрыт ольховыми зарослями. Тут прямо-таки джунгли за Полярным кругом. Барахла теперь у нас очень много. Груз группы Костромина весил 930 кг. Нас сопровождает на выходе такая солидная команда. Их так много и они такие хорошие... Но меня слегка шокирует то, что все они для нас очень авторитетны и опытны. А я — руководитель этого гарнизона, хотя на сплаве будет командовать Игорь Костромин.

Некоторые из нас воспитаны в духе пессимизма. Вера в светлое будущее означает, что сейчас плохо, а поскольку будущее неопределенно далеко, то и лучшее вряд ли стоит ожидать. А ведь более верна позиция, убеждающая в том, что смысл жизни в ней самой, надо жить сегодняшним днем и верить, что он лучший! За день до своей безвременной кончины моя несчастная мать говорила, что всю жизнь ждала чего-то, тогда как надо было наслаждаться каждым ее отдельным днем.

Иллюстрацией к сказанному служит наше сегодняшнее настроение: «Вода сильно упала, намаемся, за две недели (в нашем распоряжении осталось шесть дней — Н.Р.) дойдем». Не лучше ли, восхищаясь красотой гор, солнцем и обилеем рыбы, воскликнуть: «Какая красота! Все о' кей! Вода уже полдня не спадает. Дойдем в срок!»

Пессимистичность опасна, ибо не созидательна, она порождает безысходность, неверие в себя и неизбежно формирует комплекс неполноценности, комплекс неудачника и как их вершину философию: «Мы люди маленькие, мы люди простые». Собственно, этого добилась советская власть. Не пойму только, стихийно ли это вышло, или по замыслу злого гения.

Живи сегодняшним днем. Он лучший, он не мог быть лучше. Все здорово, ты можешь все! Любая цель — ничто в сравнении с борьбой за ее достижение. При достижении цели жизнь для меня теряет всякий смысл, я вхожу в депрессию до тех пор, пока не начинается путь к новой мечте. Мысли эти вертятся в голове последние дни и связаны с концом нашего дела, который хотя еще и за горами, но уже близок.

Накануне первого сплавного дня ударил мороз минус 4 градуса. Иней. Полное безветрие. День будет хороший. Отошли в десять, что вовсе не плохо при 23-х участниках сплава. К обеду за милыми беседами достигли начала каньона. До этого опытные водники оценили речку третьей категорией сложности. Один раз я вылетал с катамарана, когда его затащило с размаху на камни, но кое-как вцепился в него и, что самое важное в кодексе водников, не упустил весло.

После скупого обеда (где обещанный «харч от вольного»?) стали обносить каньон. Решение это вдохновило меня, так как уравняло нас с опытнейшими водниками. Ходили по несколько раз взад-вперед по 2 км. Неимоверно хочется есть. Завхозы пропали. Уже 8 часов вечера, а даже и костра еще нет. Наконец, выдали по морковке. Не полегчало. Похоже, ужин сегодня будет выдаваться деньгами. Об обещанном полднике стараюсь забыть... Но, не могу...

Утром я предложил Игорю Костромину идти не до цели, а на время, что соответствует нашей обычной тактике, но меня окружили его активные сторонники, и я, сославшись на свою малоопытность в сплавах, прекратил спор, опасаясь, что в него могут втянуться мои ребята.

Итак, поставили задачу дойти до Константинова Камня. Дошли, но настолько поздно, что спать легли... полтретьего ночи.

Запись Рафинада в походном дневнике; «... основная группа, которая больше трех месяцев шла в одном режиме, должна подстраиваться под режим вспомогательной группы... Коля что-то пытался вроде изменить, но потом, видно, решил занять свою обычную позицию, то есть не конфликтовать, а пустить все на самотек. Отдал все бразды правления Игорю, а сам решил, что 3—4 дня можно потерпеть, а тех, кто с ним прошел больше девяноста пяти дней, он даже не спросил...»

28 июля экспедиция поднялась на последнюю значительную вершину Уральского хребта. Впервые на Константинов Камень взошел летом 1848г. отряд Северо-Уральской экспедиции Русского географического общества во главе с ее начальником Э.К. Гофманом. «Перед нами, — писал он, — открылся вид поразительный. Это была действительно самая северная гора Уральского хребта, круто падающая в тундру. С высоты ее взор беспрепятственно достигает через непрерывную равнину до моря, отстоящего на 40 или 50 верст...» Гофман назвал гору по имени председателя Русского географического общества великого князя Константина Николаевича, сына Николая I.

Есть символичное сходство Константинова Камня с Большим Иремелем, первой горой на маршруте экспедиции, — такая же пологая тундра, подступающая к крутому вершинному взлету из россыпи крупных камней, покрытых лишайниками. Различие обусловлено погодой — на Иремеле я четыре часа нежился под ласковым апрельским солнцем, здесь же дует сумасшедший ветер, ставящий под сомнение саму возможность сидения на вершине. Хотим сфотографироваться, но фотоаппарат дважды сдувает с камня раньше, чем срабатывает автоспуск.

Тундра — вовсе не плоское и скучное пространство, как об этом неустанно твердит кинематограф, создавший этот образ. Тундра холмиста, реки текут в ущельях глубиной до 60 м, на них встречаются пороги и даже водопады. Береговые утесы воскрешают в памяти Чусовские скалы, но из-за отсутствия растительности они не столь эффектны и смахивают на головы, обритые наголо. Великолепны беломраморные ущелья на Нярмаяхе и Каре. Оригинален водопад Буредан. Согласитесь, необычно слышать о существовании водопада в тундре.

Последние километры пути непросты. Карская губа. Ночь. Облака, цепляющиеся за верхушки волн. Встречный ветер и дождь. Идем на катамаранах по компасу, не зная форватера. Натыкаемся на мели в центре губы. Впереди в разрывах дождевых потоков проглядывают силуэты строений. Это — Усть-Кара. Трудно вообразить более негостеприимное место, чем этот ветреный и холодный берег. Триумф в три часа ночи...

Рукопожатия, съемки, праздничный «ужин» в 5 утра с единственным тостом поздравления основной группы, благодарности группе поддержки и, наконец, моим извинением за скучность, молчаливость, медлительность и малоинтересность членов основной группы, объясняемые длительностью путешествия.

Кончилась экспедиция именно так, как я и представлял себе это событие все сто дней — теплые объятия на суровом берегу Северного Ледовитого океана. От нахлынувшего счастья я, насквозь сырой, согрелся и ни капли не мерз, хотя до этого на катамаране чуть не умер от холода.

Экспедиция «Большой Урал —91 » завершена. Все впечатления участников контрастны. Только черное или белое, без всяких полутонов. Сохраняющееся великолепие уральской природы и потрясающая убогость городов и сел проиллюстрировали полную бесперспективность некогда популярного лозунга «Урал — опорный край державы», в котором он подразумевался неким индустриально-сырьевым придатком. Зачем крохотному уральскому городку отравляющий здоровье его жителей неизменный металлургический заводик с оборудованием времен Отмены крепостного права, когда вокруг благоухание бесподобных лесов? Нужны ли уральскому поселку чудовищно малопроизводительные горно- или лесоразработки, с убийственной последовательностью губящие окружающую природу?

Главный наш вывод, людей, которые ступили по ту сторону обыденности и на время покинули лабиринт житейских проблем, краток и содержит всего два слова: «Урал жив». Но его счастливое будущее видится единственно в радикальной смене экономических приоритетов и изменении социальной структуры края, направленных на превращение его в край индустрии отдыха и туризма.

Нас никто не воспринимал всерьез ни до, ни, по инерции, после экспедиции. Асхат Зигангиров, корреспондент «Магнитогорского рабочего», был искренне поражен, когда мы прибыли в Магнитогорск и вышли на старт. Известный в Екатеринбурге более чем мы, путешественник Юрий Борисихин сказал Борису Васину, что за 100 дней такой маршрут пройти по Уралу нереально. Самая лестная оценка была подслушана мною в диалоге наших фотографов. Женя Савенко говорил Владимиру Ивановичу:

—Молодцы ребята, такую экспедицию организовали, тем более сейчас.

Центральное телевидение, всесоюзное радио, печать время от времени давали информацию о нашем продвижении к Ледовитому океану. Общественное мнение о нас наиболее кратко удалось сформулировать согнутой тяжестью вещевых мешков старухе на пыльной обочине дороги:

— В Ивдель на лисопедах? Да, вы, сынки, тронулися!

В этот трудный для России год мало кто мог понять и одобрить наше мероприятие. Но у нас не было возможности откладывать наши затеи до лучших времен, и я вполне счастлив.

«Одним из самых, трагических свойств человеческой натуры, насколько мне известно, — писал незабвенный Дейл Карнеги, — является наша склонность откладывать осуществление своих чаяний на будущее. Мы все мечтаем о каком-то волшебном саде, полном роз, который виднеется где-то за горизонтом, — вместо того, чтобы наслаждаться теми розами, которые растут под нашим окном сегодня».

СВЕДЕНИЯ ОБ УЧАСТНИКАХ ЭКСПЕДИЦИИ «БОЛЬШОЙ УРАЛ-91»

Основная группа

1. РУНДКВИСТ Николай Антонович, руководитель экспедиции, 34 года, рост 178 см, вес 74 кг, мастер спорта, чемпион СССР по спортивному туризму 1987, 1990 гг., чемпион России 1987, 1989, 1990 гг., председатель правления предприятия «Баско» (Екатеринбург), президент Российской ассоциации пешеходных путешественников (РАПП), образование высшее, кандидат технических наук.

2. ВАСИН Борис Леонидович, 36 лет, рост 178 см, вес 78 кг, чемпион СССР и России по спортивному туризму 1990 г., образование высшее.

3. ДОБРОВОЛЬСКИЙ Борис Вячеславович, 32 года, рост 184 см, вес 74 кг, чемпион СССР по спортивному туризму 1990 г., чемпион России 1989, 1990 гг., заведующий отделом предприятия «Баско» (Екатеринбург), образование высшее, кандидат технических наук.

4. ЗОРИН Андрей Николаевич, 29 лет, рост 174 см, вес 75 кг, крановщик медеплавильного комбината (Кировград, Свердловская область), образование среднее специальное.

5. КОРЖ Александр Леонтьевич, 30 лет, рост 176 см, вес 68 кг, чемпион СССР и России по спортивному туризму 1987 г., водитель производственного объединения по ремонту и изготовлению мебели «Уют» (Екатеринбург), образование среднее.

6. ПОЛЯНСКИЙ Леонид Иванович, 26 лет, рост 180 см, вес 80 кг, мастер спорта, чемпион СССР и России по спортивному туризму 1990 г., заведующий отделом предприятия «Баско» (Екатеринбург), образование высшее.

7. РАЗБОРОВ Сергей Николаевич, 34 года, рост 164 см, вес 60 кг, мастер спорта, чемпион СССР по спортивному туризму 1987, чемпион России 1987, 1989 гг., электрик производственного жи-лищно-ремонтного треста (Екатеринбург), образование среднее специальное.

8. ТКАЧ Сергей Николаевич, 21 год, рост 185 см, вес 75 кг, оператор горячеключевского городского телевидения (Горячий Ключ Краснодарского края), образование среднее.

Кино-фото группа

9. РОМАНЕНКО Владимир Петрович, кинооператор экспедиции, 44 года, кинооператор Свердловской киностудии (Екатеринбург), образование высшее.

10. САВЕНКО Евгений Викторович, фотограф экспедиции, 51 год, главный инженер проекта Научно-исследовательского института «Гипроавтотранс» (Екатеринбург), действительный член Всесоюзного минералогического общества, образование высшее.

11. ХОЛОСТЫХ Владимир Иванович, фотограф экспедиции, 55 лет, доцент Уральского политехнического института (УПИ, Екатеринбург), член Союза фотохудожников России, образование высшее, кандидат технических наук.

Административно-транспортная группа

12. ГУБЕРНАТОРОВ Игорь Федорович, администратор экспедиции, 34 года, чемпион СССР по спортивному туризму 1987, 1990 гг., чемпион России 1987, 1990 гг., заведующий отделом предприятия «Баско» (Екатеринбург), образование высшее, кандидат технических наук.

13. КАЗАНЦЕВ Владимир Петрович, администратор экспедиции, 32 года, директор предприятия «Баско» (Екатеринбург), образование высшее.

14. ЛУКИН Виктор Игоревич, водитель машины сопровождения, 34 года, водитель автобазы научно-исследовательского института «Уралэнергрсетьпроект» (Екатеринбург), образование среднее специальное.

Вспомогательные группы

А.

15. ВАСИНА Наталья

16. ЛОБАНОВ Михаил

17. ЛЮБИМОВ Александр

18. ЛЮБИМОВА Полина

19. ПУЧКОВ Александр

20. РОМАНЕНКО Роза

Б.

21. ЛЫСАКОВ Михаил, руководитель

22. БУТВИН Игорь

23. КОЛЕСНИКОВ Николай

24. КОЛЕСНИКОВА Наталья

25. ПЕНЧУКОВ Андрей

26. ЦАПКОВ Олег

В.

27. ЧЕРЕДНИК Виктор, руководитель

28. ВАЛЬКОВ Владимир

29. ПЕТРЕНКО Борис

30. ШМАТКОВ Леонид

Г.

31. СИМАКОВ Сергей, руководитель

32. ГАФИАТУЛЛИН Дмитрий

33. ШАДРИН Владимир

Д.

34. НИКОЛАЕВ Сергей, руководитель

35. БАСУКОВ Михаил

36. ПРОСКУРНИН Константин

37. СИМАКОВА Галина

38. ХАСАНОВ Алексей

39. ХАСАНОВА Татьяна

40. ЧАЩИН Алексей

Е.

41. ЯГОВКИН Андрей, руководитель

42. БОЛДАРЕВ Василий

43. ВЛАСОВ Владимир

44. ВОРОНЦОВ Виктор

45. КИСЕЛЕВ Андрей

46. ТУМАНЯН Павел

Ж.

47. ГОЛЬЦЕВ Владимир руководитель

48. ХЛЕПЕТИН Андрей

49. ШЕВЧЕНКО Евгений

3.

50. МАЛОЯРОСЛАВЦЕВ Вячеслав, руководитель

51. АБДРАХМАНОВ Михаил

52. ВЫ.РУПАЕВ Сергей

53. МАЛЬКОВСКАЯ Ольга

54. ИБРАГИМОВ Олег

55. ДАВЫДОВ Аркадий

И.

56. КОСТРОМИН Игорь, руководитель

57. ВАХОНИН Михаил

58. ГАРАЕВ Рашид

59. ГАРАЕВА Ася

60. ДРАГУНОВА Татьяна

61. КАСЬЯНЕНКО Иван

62. КОСТИН Александр

63. КОСТРОМИНА Наталья

64. КРИНИЦЫН Владимир

65. КУКАРКИН Андрей

66. ЛОБОВ Алексей

67. ОКУЛОВ Валерий

68. ПАВЛОВ Виктор

69. ПОМОРЦЕВ Анатолий

ТЕХНИЧЕСКИЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ И ГРАФИК МАРШРУТА ОСНОВНОЙ ГРУППЫ ЭКСПЕДИЦИИ «БОЛЬШОЙ УРАЛ-91»

Ходовой день	Дата	Способ передвижения	Километраж	Чистое ходовое время, час.мин	Скорость, км/час	Место ночевки
1	23.04	В	10	0.22	27.0	п. Красная Башкирия
2	24.04	В	72	4.56	14.6	п. Новоабзаково
3	25.04	В	92	5.15	17.5	п. Николаевка
4	26.04	В	59	4.05	14.5	п. Тюлюк
5	27.04	П	20	5.35	3.58	п. Тюлюк
6	28.04	В	100	5.15	19.0	р. Куваши
7	29.04	В	53	6.26	8.2	т/п «Таганай-Турист-Сервис»
8	30.04	П	8	2.16	3.52	т/п «Таганай-Турист-Сервис»
9	01.05	—	—	—	—	т/п «Таганай-Турист-Сервис»
10	02.05	В	18	4.04	4.4	р. Большой Киалим
11	03.05	П	18	4.15	4.24	р. Большой Киалим
12	04.05	В	61	4.52	12.5	ст. Кувалжиха
13	05.05	В	65	4.04	16.0	оз. Иткуль
14	06.05	В	81	4.04	19.9	руч. Вязовый
15	07.05	В	73	3.47	19.3	ст. Бойцы
По участку 1:		В	684	47.10	14.5
		П	46	12.06	3.80
Итого			730	59.16	12.32
16	08.05	С	33	4.04	8.11	п. Нижнее Село
17	09.05	С	48	5.57	8.07	Камень Боярин
18	10.05	С	62	7.12	8.61	Камень Тюрик
19	11.05	С	64	7.23	8.67	руч. Ключи
20	12.05	С	63	7.07	8.85	Камень Омут
21	13.05	С	65	6.42	9.70	Камень Красный
22	14.05	С	32	2.43	11.76	город Чусовой *
По участку 2:		С	367	41.08	8.92
22	14.05	В	23	1.36	14.4	р. Вильва
23	15.05	В	85	5.41	15.0	п. Северный Коспашский
24	16,05	В	65	5.15	12.4	п. Верхняя Косьва
25	17.05	В	49	4.05	12.0	р. Тылай
26	18.05	В	24	1.57	12.3	п. Кытлым
27	19.05	П	22	8.18	2.65	п. Кытлым
28	20.05	—	—	—	—	п. Кытлым
29	21.05	В	94	4.34	20.6	рзд. Козий
30	22.05	В	93	4.45	19.6	город Ивдель
31	23.05	В	86	4:45	18.1	р. Вижай
32	24.05	В	70	4.12	16.7	р. Ауспия
33	25.05	—	—	—	—	р. Ауспия
По участку 3:		В	589	36.50	16.0
		П	22	8.18	2.65
Итого			611	45.08	13.54
34	26.05	П	17	4.33	3.74	р. Ауспия
35	27.05	П	16	4.30	3.56	пер. Дятлова
36	28.05	П	24	6.05	3.95	пер. Сульпа-Маньская Волосница
37	29.05	П	22	5.16	4.17	г. Янывондерсяхал
38	30.05	П	25	6.01	4.15	хр. Маньпупунёр
39	31.05	-	-	-	-	хр. Маньпупунёр
40	01.06	П	25	6.10	4.05	р. Ыджыдляга
41	02.06	П	16	4.40	3.43	г. Торрепорреиз
42	03.06	П	16	4.55	3.25	г. Торрепорреиз
43	04.06	П	21	5.15	4.00	г. Атертумп
44	05.06	П	23	5.35	4.12	г. Маньянгтумп
45	06.06	П	18	5.10	3.51	р. Укъю
46	07.06	—	—	—	—	р. Укъю
47	08.06	П	22	5.10	4.26	хр. Маньхамбо
48	09.06	П	23	5.47	3.98	руч. Хомсейсория
49	10.06	П	26	5.55	4.39	р. Щугер
50	11.06	П	18	4.30	4.00	устье р. Понья
51	2.06	С	40	5.58	6.70	р. Щугер
52	3.06	С	36	4.46	7.55	Большой Порог
53	4.06	С	24	2.25	9.92	м/с «Верхний Щугер»
54	5.06	—	—	—	—	м/с «Верхний Щугер»
55	6.06	—	—	—	—	м/с «Верхний Щугер»
По участку 4:		П	312	79.32	3.92
		С	100	13.09	7.60
Итого			412	92.41	4.45
56	17.06	П	22	4.28	4.92	устье р. Лептанидерма
57	18.06	П	22	5.05	4.33	устье р. Пыртиндерма
58	19.06	П	26	5.13	4.98	оз. Торговое
59	20.06	П	18	4.31	3.98	р. Кобыла-Ю
60	21.06	П	10	3.18	3.03	р. Кобыла-Ю
61	22.06	П	26	4.55	5.29	левый приток р. Манья
62	23.06	П	16	4.53	3.28	р. Парнук
63	24.06	П	22	6.55	3.18	руч. Повсяншор
64	25.06	П	10	2.45	3.64	устье р. Манарага
65	26.06	П	17	4.09	4.10	р. Манарага
66	27.06	П	25	8.09	3.07	г. Народная
67	28.06	П	15	4.38	3.24	р. Северная Народа
68	29.06	П	19	4.53	3.89	руч. Николай-Шор
69	30.06	П	29	5.31	5.26	р. Кожым
70	01.07	—	—	—	—	р. Кожым
71	02.07	П	28	5.45	4.87	р. Бадьяю
72	03.07	П	18	5.46	3.12	г. Лемваиз
73	04.07	П	23	5.38	4.08	руч. Петравож
74	05.07	П	25	5.35	4.48	р. Хаймаю
75	06.07	П	40	7.55	5.05	р. Хулга
76	07.07	—	—	—	—	р. Хулга
77	08.07	П	31	5.59	5.18	р. Мокрая Сыня
78	09.07	П	29	6.24	4.53	р. Чигим-Харута (Северная)
79	10.07	П	35	6.22	5.50	р. Верхняя Кокпела
80	11.07	П	31	5.40	5.47	р. Пага
81	12.07	П	30	5.58	5.03	р. Большая Ниедзью
82	13.07	П	17	4.22	3.89	р. Большая Ниедзью
83	14.07	П	34	6.42	5.07	р. Левая Юнъяха
84	15.07	П	23	4.54	4.69	правый приток р. Средний Кэчпель
85	16.07	П	41	8.32	4.80	р. Вонкуръюган
86	17.07	П	44	8.28	5.20	ст. Полярный Урал
87	18.07	П	13	2.10	6.00	п. Полярный
88	19.07	—	—	—	—	п. Полярный
По участку 5:		П	739	165.33	4.46
89	20.07	П	34	6.15	5.44	р. Большая Пайпудына
90	21.07	П	31	6.00	5.17	р. Большая Уса
91	22.07	П	34	8.02	4.23	оз.Большой Хадытаеганлор
92	23.07	П	34	6.27	5.27	устье р. Малая Щучья
93	24.07	П	27	6.00	4.50	р. Сангарэйтосё
94	25.07	П	33	9.00	3.67	р. Нярмаяха
95	26.07	С	24	4.46	5.03	устье р. Хойтальбэйяха
96	27.07	С	28	6.58	4.02	устье р. Сябтаяха
97	28.07	П	13	2.50	4.59	устье р. Сябтаяха**)
97	28.07	С	37	6.27	5.74	устье р. Нярмаяха
98	29.07	С	46	7.12	6.39	устье руч. Даркашор
99	30.07	С	53	6.13	8.53	устье р. Малая Серъю
100	31.07	С	82	10.57	7.49	п. Усть-Кара
По участку 6:		П	206	44.34	4.62
		С	270	42.33	6.35
Итого			476	87.07	5.46
По всему маршруту:		П	1325	310.03	4.27
		В	1273	84.00	15.2
		С	737	96.50	7.61
Итого			3335	490.53	6.79

Примечания. 1. Сокращения, принятые в графе «Способ передвижения»: В — велосипед, П — пешком, С — сплав.

2. Сокращения, принятые в графе «Место ночевки»: п — поселок, р. — река, т/п — туристский приют, ст. — станция, оз. — озеро, руч. — ручей, г. — гора, пер. — перевал, рзд. — разъезд, хр. — хребет, м/с — метеостанция.

3. В качестве мест ночевок указаны ближайшие географически определенные объекты.

*) Указан пункт окончания сплава по р. Чусовая.

**) Указан пункт окончания радиального выхода на г. Константинов Камень.

СВЕДЕНИЯ О ПОСЕЩЕНИИ ВАЖНЕЙШИХ ВЕРШИН УРАЛА УЧАСТНИКАМИ ЭКСПЕДИЦИИ «БОЛЬШОЙ УРАЛ-91»

1. Большой Иремель, 1582 м. 27.04.91. Васин, Добровольский, Зорин, Полянский, Романенко, Рундквист, Савенко, Ткач, Холостых.

2. Откликной Гребень, 1112 м. 30.04.91. Добровольский, Зорин, Корж, Разборов, Романенко, Рундквист, Симаков, Ткач.

3. Юрма, 1003 м. 03.05.91. Добровольский, Зорин, Полянский, Рундквист.

4. Косьвинский Камень, 1519 м. 19.05.91. Добровольский.

5. Конжаковский Камень, 1569 м. 19.05.91. Зорин, Казанцев, Полянский, Романенко, Рундквист, Савенко.

6. Отортен, 1182 м. 28.05.91. Зорин, Колесникова, Ткач.

7. Маньпупунёр, 840 м. 01.06.91. Васин, Зорин, Колесников, Колесникова, Корж, Лысаков, Полянский, Разборов, Романенко, Рундквист, Ткач, Холостых.

8. Торрепорреиз, 774 м. 03.06.91. Васин, Зорин, Колесников, Колесникова, Корж, Лысаков, Полянский, Разборов, Романенко, Рундквист, Ткач, Холостых.

9. Атертумп, 836 м. 05.06.91. Зорин, Колесникова, Корж, Ткач.

10. Тэлпозиз, 1617 м. 16.06.91. Вальков, Петренко, Чередник, Шматков.

11. Неройка, 1645 м. 21.06.91. Васин, Зорин, Корж, Полянский, Разборов, Рундквист, Симаков, Ткач, Шадрин.

12. Манарага, 1662 м. 16.06.91. Воронцов, Киселев, Савенко, Яговкин. 17.06.91. Власов, Романенко, Туманян. 25.06.91. Николаев, Проскурнин, Симакова, Хасанов, Хасанова. 26.06.91. Гафиатуллин, Зорин, Корж, Полянский, Разборов, Рундквист, Симаков, Ткач, Шадрин.

13. Народная, 1895 м. 18.06.91. Воронцов, Киселев, Савенко, Холостых, Яговкин.

27.06.91. Васин, Гафиатуллин, Зорин, Корж, Полянский, Романенко, Рундквист, Симаков, Ткач, Шадрин.

14. Лемваиз, 1421 м. 03.07,91. Зорин, Корж, Рундквист, Симаков.

15. Грубеиз, 1435м 06.07.91, Зорин, Полянский, Разборов, Симаков

16. Скальная, 1178. 13.07.91. Зорин, Рундквист, Симаков.

17. Харнаурдыкев, 1246 м. 20.07.91. Гольцев, Савенко, Хлепетин, Шевченко. 22.07.91. Зорин, Полянский, Рундквист.

18. Хуута-Саурей, 1239 м. 25.07.91. Абдрахманов, Давыдов, Ибрагимов, Малоярославцев, Полянский.

19. Нгэтенапэ, 1338 м. 27.07.91. Абдрахманов, Давыдов, Ибрагимов, Малоярославцев.

20. Константинов Камень, 483 м. 28.07.91. Васин, Зорин, Касьяненко, Корж, Полянский, Рундквист, Ткач.

МАРШРУТ ОСНОВНОЙ ГРУППЫ ЭКСПЕДИЦИИ «БОЛЬШОЙ УРАЛ—91»

ПРОТЯЖЕННОСТЬ МАРШРУТА ЭКСПЕДИЦИИ «БОЛЬШОЙ УРАЛ-91» НА КАРТАХ МАСШТАБА 1:500 000

МАСШТАБ 1:500 000 1 сантиметр на карте соответствует 5 километрам на местности

Важнейшие цели у экспедиции две — прохождение всего Урала в непрерывном путешествии - издание альбома и съемка фильма, чтобы рассказать людям о сказочной и неизвестной миллионам горожан красоте нашего края. Весь Урал, используя только мускульную силу, за один сезон не проходил никто.

Карты даны в разрешении 200 dpi. Для получения карты нажмите на ее уменьшенном изображении.

ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЕ МЕСТА УРАЛА

Фрагменты топографических карт масштаба 1 : 100 000 с цветными фотографиями важнейших вершин Урала, на которые совершены восхождения участниками экспедиции «Большой Урал—91».

Карты даны в разрешении 200 dpi. Для получения полной карты или фото нажмите на ее уменьшенном изображении.

ГОРА БОЛЬШОЙ ИРЕМЕЛЬ

Овеянная легендами и преданиями Иремельская подкова точно огромный остров стоит над морем южноуральского леса. Со стороны поселка Тюлюк наиболее удобный подход к вершине горы. Значительно сложнее крутые восточные склоны Иремеля, спускающиеся россыпями глыб к верховьям каменной речки Тыгын. На вершине этого гиганта настоящая горная тундра!

ХРЕБЕТ ТАГАНАЙ

Хребет Таганай и его окрестности - самый популярный для отдыха горный район Южного Урала. Здесь расположены изящный Откликной Гребень, массивная Круглица, ветреный Ицыл. Поодаль стоит гора Юрма с обворожительными белыми скалами-перьями на северной вершине. В долине Киалима у основания Откликного Гребня построен приют златоустовского предприятия "Таганай-Турист-Сервис".

ГОРА КОНЖАКОВСКИЙ КАМЕНЬ

Высшая вершина Свердловской области расположена вблизи поселка Кытлым, окруженного амфитеатром гор. На подступах к вершине Конжаковского Камня путешественников ждут темень густых лесов, чавканье болот, альпийские луга и бескрайние поля курумников.

МАССИВ ДЕНЕЖКИН КАМЕНЬ

Массив Денежкина Камня и расположенный к западу от него участок Главного Уральского хребта - наиболее доступный и популярный туристский район Северного Урала. Чаще всего путешествующие выбирают в качестве исходной точки своего маршрута поселок Всеволодо-Благодатское, сюда же возвращаясь после похода.

ПЛАТО МАНЬПУПУНЁР

Маньпупунёр - одно из несомненных чудес уральской природы. Семь тридцатиметровых каменных фигур выветривания возвышаются над плоским горным плато. Некоторые из "болванов" расширяются кверху, делая свои вершины практически недоступными.

ГОРА ТЭЛПОЗИЗ

Район Тэлпозиза, самой высокой горы на Северном Урале. Наиболее труднодоступный район всего Уральского хребта! Ни одна дорога не пересекает поблизости Каменный Пояс, сотни километров до ближайших населенных пунктов... Крутые склоны, обрывистые кары, высокогорные озера, многолетние снежники, самые южные на Урале ледники, дикая нетронутая природа - таков Тэлпозиз.

ГОРА МАНАРАГА, ГОРА НАРОДНАЯ

Гора Народная - высшая вершина Урала. Гора Манарага - царица гор Урала. Их сочетание наряду с великолепием рек, водопадов и озер делает данный район Приполярного Урала ключевым на всем его протяжении Населенных пунктов поблизости нет, но в районе много изб, приютов, сезонных баз и тому подобного.

ГОРА САБЛЯ

Гора Сабля и Саблинский хребет - одно из живописнейших мест Урала. Альпийские вершины словно голубоватые призраки поднимаются над топью Аранецких болот. Многочисленные предгорные озера придают, району неповторимое очарование.

ГОРА ПАЙЕР

Гора Пайер - самая суровая вершина Урала. В том месте где возвышается эта гора Уральский хребет вытянут в узкую цепь, и горы открыты всем ветрам. Склоны Пайера почти лишены растительности и только лишайники небогатыми красками разнообразят высшую вершину Полярного Урала.

МАССИВ РАЙИЗ

Несмотря на кажущуюся удаленность, район Райиза легкодоступен. К северу от него по долине Соби вьется ленточка железной дороги Сейда-Лабытнанги. Сложная орография массива, запутанные горные отроги способствуют более мягкому климату, чем, например, в расположенном к югу массиве Пайера. Райские горы - отличное место для первого знакомства с Заполярьем.

ФОТОМАТЕРИАЛЫ МАРШРУТА

Путешествие закончилось ... Участники его разъехались по домам и с головой ушли в водоворот бытовых проблем. Что осталось от похода длиною в сто дней? Воспоминания, из которых со временем выветриваются холод и голод, дождь и комары; неизменные путевые дневники; и, наконец, отснятые кино- и фотоматериалы.

Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Если Вы согласны, дорогой читатель, то мы предлагаем Вам в заключении еще раз пройти вместе с нами славный Уральский хребет от юга до берегов Карского моря.

1. Старт экспедиции в Магнитогорске Слева направо: С. Ткач, Б. Добровольский, С. Разборов, Л. Полянский, А. Зорин, А. Корж, Б. Васин, Н. Рундквист

2. Река Белая близ Тирлянского

3. Водонапорная башня на центральной площади Белорецка - прекрасный памятник прошлому

4. Первый привал

5. Экономическое положение в стране в 1991 года не позволяло покупать продукты в населенных пунктах по пути следования. Поэтому в определенные точки маршрута продукты доставлялись машиной поддержки. Видно, что иной раз и она нуждалась в нашей помощи

6. Фотограф экспедиции Женя Савенко оказался отчаянным змееловом

7. Причудливые нагромождения камней над лесом - это Таганай

8. На склоне Откликного Гребня разместился палаточный городок златоустовского предприятия ДТаганай-Турист-СервисФ. приютивший нас на первую дневку

9. Велосипедам совместного предприятия Д Иствел " нипочем любые каменные россыпи

10. Большинство туристов концентрирует свое внимание на вершине Юрмы, тогда как самые живописные скалы, возвышаются над зеленью леса, расположены в двух километрах к северу

11. Интервью телевидению

12. Чусовая - одна из красивейших рек России

13. Байдарки московского предприятия ДСтарт-1" позволили нам за неделю пройти около четырехсот километров по изрядно обмелевшей реке

14. Предвкушая ужин

15. Ярко раскрашенный памятник герою гражданской войны - любопытная достопримечательность Кытлыма

16. Снова велосипеды...

17. Горит поселок Вижай. Что может быть страшнее этой стихии?

18. За поселком Ушма продвигаться дальше на север можно только пешком

19 Кинооператор Владимир Романенко за работой возле памятной доски на печально известном перевале Дятлова

20 Фотограф экспедиции Владимир Иванович Холостых на этюдах. Верховья Лозьвы