Накануне первого сплавного дня ударил мороз минус 4 градуса. Иней. Полное безветрие. День будет хороший. Отошли в десять, что вовсе не плохо при 23-х участниках сплава. К обеду за милыми беседами достигли начала каньона. До этого опытные водники оценили речку третьей категорией сложности. Один раз я вылетал с катамарана, когда его затащило с размаху на камни, но кое-как вцепился в него и, что самое важное в кодексе водников, не упустил весло.

После скупого обеда (где обещанный «харч от вольного»?) стали обносить каньон. Решение это вдохновило меня, так как уравняло нас с опытнейшими водниками. Ходили по несколько раз взад-вперед по 2 км. Неимоверно хочется есть. Завхозы пропали. Уже 8 часов вечера, а даже и костра еще нет. Наконец, выдали по морковке. Не полегчало. Похоже, ужин сегодня будет выдаваться деньгами. Об обещанном полднике стараюсь забыть... Но, не могу...

Утром я предложил Игорю Костромину идти не до цели, а на время, что соответствует нашей обычной тактике, но меня окружили его активные сторонники, и я, сославшись на свою малоопытность в сплавах, прекратил спор, опасаясь, что в него могут втянуться мои ребята.

Итак, поставили задачу дойти до Константинова Камня. Дошли, но настолько поздно, что спать легли... полтретьего ночи.

Запись Рафинада в походном дневнике; «... основная группа, которая больше трех месяцев шла в одном режиме, должна подстраиваться под режим вспомогательной группы... Коля что-то пытался вроде изменить, но потом, видно, решил занять свою обычную позицию, то есть не конфликтовать, а пустить все на самотек. Отдал все бразды правления Игорю, а сам решил, что 3—4 дня можно потерпеть, а тех, кто с ним прошел больше девяноста пяти дней, он даже не спросил...»

28 июля экспедиция поднялась на последнюю значительную вершину Уральского хребта. Впервые на Константинов Камень взошел летом 1848г. отряд Северо-Уральской экспедиции Русского географического общества во главе с ее начальником Э.К. Гофманом. «Перед нами, — писал он, — открылся вид поразительный. Это была действительно самая северная гора Уральского хребта, круто падающая в тундру. С высоты ее взор беспрепятственно достигает через непрерывную равнину до моря, отстоящего на 40 или 50 верст...» Гофман назвал гору по имени председателя Русского географического общества великого князя Константина Николаевича, сына Николая I.

Есть символичное сходство Константинова Камня с Большим Иремелем, первой горой на маршруте экспедиции, — такая же пологая тундра, подступающая к крутому вершинному взлету из россыпи крупных камней, покрытых лишайниками. Различие обусловлено погодой — на Иремеле я четыре часа нежился под ласковым апрельским солнцем, здесь же дует сумасшедший ветер, ставящий под сомнение саму возможность сидения на вершине. Хотим сфотографироваться, но фотоаппарат дважды сдувает с камня раньше, чем срабатывает автоспуск.

Тундра — вовсе не плоское и скучное пространство, как об этом неустанно твердит кинематограф, создавший этот образ. Тундра холмиста, реки текут в ущельях глубиной до 60 м, на них встречаются пороги и даже водопады. Береговые утесы воскрешают в памяти Чусовские скалы, но из-за отсутствия растительности они не столь эффектны и смахивают на головы, обритые наголо. Великолепны беломраморные ущелья на Нярмаяхе и Каре. Оригинален водопад Буредан. Согласитесь, необычно слышать о существовании водопада в тундре.

Последние километры пути непросты. Карская губа. Ночь. Облака, цепляющиеся за верхушки волн. Встречный ветер и дождь. Идем на катамаранах по компасу, не зная форватера. Натыкаемся на мели в центре губы. Впереди в разрывах дождевых потоков проглядывают силуэты строений. Это — Усть-Кара. Трудно вообразить более негостеприимное место, чем этот ветреный и холодный берег. Триумф в три часа ночи...

Рукопожатия, съемки, праздничный «ужин» в 5 утра с единственным тостом поздравления основной группы, благодарности группе поддержки и, наконец, моим извинением за скучность, молчаливость, медлительность и малоинтересность членов основной группы, объясняемые длительностью путешествия.

Кончилась экспедиция именно так, как я и представлял себе это событие все сто дней — теплые объятия на суровом берегу Северного Ледовитого океана. От нахлынувшего счастья я, насквозь сырой, согрелся и ни капли не мерз, хотя до этого на катамаране чуть не умер от холода.