Нашим возвращением островитяне были потрясены не меньше, чем крепдешином в небе.

Действительно, ведь так же не бывает: подающий подаёт, проходит мимо и обычно не возвращается. А тут вдруг вернулись. Да неужто целковые раздавать?

Не раздавая, однако, никаких целковых, ведомые медальоном, мы просекли строй нищих и подошли к мраморному камню, вокруг которого собрались особо грязные и жалкие собиратели подаяний. Они однообразно скулили:

- Подайте, кто сколько может... Подайте, кто сколько может... Подайте, кто сколько может...

кто сколько может...

сколько может...

На мраморном же камне сидел человек, который эту фразу, отточенную веками, трактовал иначе:

- Подайте, кто сколько НЕ МОЖЕТ.

Такой поворот идеи несколько обезоружил нас, и лоцман даже забормотал:

- Да как же так, ребе, откуда же мы возьмём?

- Действительно, - поддержал я Кацмана, - скажите, равви, как это я МОГУ подать столько, сколько НЕ МОГУ?

- Очень просто. Рубль вы можете подать?

- Могу.

- А двадцать?

- Ну, могу.

- Без "ну", без "ну", дорогой благодетель.

- Могу, - сказал я, скрипя зубами.

- И без скрипенья зубов, пожалуйста.

- Пожалуйста, - сказал я, убрав скрипенье. - Вот двадцатка.

- Э, да двадцатку вы можете, а я прошу, сколько не можете.

- Это сколько же?

- Да я-то откуда знаю? Ну, скажем, сотню.

- Куда? Чего? Это уж вы хватили. Сотню... да я и денег-то таких в глаза... нет, никак не могу...

- Ну, а если поднапрячься?

- Нет.

- А если дико-дико перенапрячься?

- Нет, нет и нет!

- А вы в глубину-то души загляните. Загляните и поглядите, чего там, в глубине-то вашей? Есть ли сотенка?

Повинуясь какому-то магнетизму, исходящему от этого человека, я действительно заглянул в глубину своей души и нашёл там, прости меня Господи, парочку сотен. Доставать их, конечно, не хотелось, но тогда чего я, как дурак, ввязался в эту философию?

- Могу, - сказал я. - Пару сотен могу, но уж не больше.

- А тыщу?

- Ну, это уж вы вообще... откуда? Тыщу чего? Рублей? Долларов? Пиастров?

- А если б ты всё продал? - ввязался неожиданно лоцман Кацман. - Набрал бы небось тыщонку.

- Дружба с вами, лоцман, стоит значительно дороже, - обиделся я. - Вопрос: кто даст такие деньги?

- Я не дам, - сказал капитан и развёл нас с лоцманом мановением пальца. - Позвольте теперь и мне задать вопрос. Я прекрасно понял фразу: подайте, кто сколько НЕ МОЖЕТ. В этом, наверно, и есть смысл истинного подаяния. Но - бывало ли такое? Подавал ли вам кто-нибудь? Получали ли вы просимое?

- Бывало, подавали, получал, - кратко ответил сидящий на мраморе.

- Часто?

- Примерно раз в два года.

- И что это за люди, подающие столько, сколько НЕ МОГУТ?

- Вполне достойные люди.

- Но всё-таки: возраст, пол, образование?

- Всякий раз - это уникальный случай, - уклончиво отвечал сидящий на камне.

- Ну расскажите же, это так любопытно.

- В каждой профессии есть свои секреты, - усмехнулся сидящий на мраморе. - А потом, вы как будто из комиссии по расследованию. Приплыли на своём "Лавре", испоганили небо крепдешином, да ещё рассказывай, кто мне сколько подаёт. Скажу одно: тот, кто слышит мою просьбу о подаянии, всегда задумывается о своих возможностях, как умственных, так и морально-материальных. Всё!

И сидящий на мраморе прикрыл очи.

- Нет, не всё, - парировал вдруг Пахомыч. - У нас есть ещё вопрос, очень и очень важный. А именно: нам бы хотелось знать, С УСАМИ вы или БЕЗ?