|
Воющая, орущая, свистящая толпа окружила нас и стала хватать за полы халатов, за рукава, за орденские ленты.
- Дай! Дай! Крепдешину! - орали многие.
- Жидкого тела! Жидкого тела!
Каким-то образом некоторые узнали, что у Кацмана есть два фейерверка. Они дёргали лоцмана за фалды с криком:
- Подай фейерверк! Подай фейерверк!
- А ну-ка цыц! - гаркнул Пахомыч. - Разойдись по местам! Сядь! Прось культурно! Кому говорю?! Заткнись! Не ори! А то сейчас Чугайлу с борта привезу! Он тебе подаст крепдешину в харю!
А остров меж тем пейзажем своим был гол как сокол, местами только валялись на песке обломки мраморных колонн и постаментов.
Нищие поняли, что хором нас не возьмёшь, разошлись с лёгким ворчанием по своим законным местам и расселись в некотором скромном порядке.
Первым в этом чудовищном ряду сидел человек с деревянной рукой. Рука эта абсолютно бездействовала, а только тянулась к нам, однообразно приговаривая:
- Подайте человеку с деревянной рукой!
- Подайте Древорукому!
- Подайте Рукодревому!
- Подайте бедному человеку, который ничего не имеет, кроме деревянной руки!
Суер подал целковый.
Старпом - гривенник.
Я подал подаяние.
Лоцман Кацман подал прошение об отставке подавать.
- В чём дело, Кацман? - спросил капитан. - Сейчас не время шуток, я бы сказал: кощунственных!
- Подаю, что могу, - отвечал лоцман. - Кстати, этот человек богаче меня. При наличии деревянной, вырезанной, скорей всего, из жимолости, руки, у него имеется и две других: левая и правая.
Наш деревянный нищий действительно, отложив в сторону резьбу по дереву, свободно философствовал двумя другими руками, пересчитывая подаяние.
- Что же получается, голубчик? - сказал старпом. - Вы нас обманули? Надули? У вас две живых руки, а вы нам подсунули деревянную!
- Зато смотрите, какая резьба! - воскликнул нищий. - Сейчас уже так никто не режет! Кроме того, я не подсовывал, я только показал вам деревянную руку и попросил подаяние. Вернуть гривенник?
- Милостыня есть милостыня, - сказал Пахомыч. - В конце концов, ваша третья рука всего лишь деревянная.
Дружески попрощавшись с троеруким, мы двинулись дальше и скоро подошли к человеку, который сидел в пыли и посыпал пеплом главу свою.
- Подайте на пепел! - приговаривал он.
- А что, у вас мало пеплу? - спросил старпом.
- Кончается. Я, конечно, как посыплю, потом собираю, но ветер развеивает, и расходы пепла имеются.
Старпом подал гривенник.
Суер целковый.
Я подал подаяние.
Лоцман подал прошение о помиловании.
Пеплоголовый прочёл прошение лоцмана, достал из кармана синий карандаш и одним взмахом написал поперёк:
ОТКАЗАТЬ!
Распрощавшись хоть и с пеплоголовым, но находчивым в смысле лоцмана нищим, мы направились дальше.
Довольно скоро из кустов конкордия послышался тоскливый призыв:
- Подайте нищему духом!
Раздвинув хрупкие ветви, мы увидели человека, на вид совершенно нищего духом. У него были полые глаза, сутулые веки,
присутствующее в дальних странах
выражение лица, грубые ступни кожаных полуботинок,
вялые квадраты клеток на ковбойке,
локти, две родинки,
медаль.
- Ну, может, у вас есть хоть немножечко духа? - спрашивал Суер.
- Нету ни хрена, - отвечал нищий, - вы уж подайте милостыню.
- А как же вы живёте с духом-то с таким?
- Мучаюсь ужасно. Главное, что я не только нищий, я ещё и падший. Падший духом, понимаете? И так-то духу нет, а он ещё и падает!
Старпом подал гривенник.
Суер целковый.
Я, как обычно, - подаяние.
Лоцман подал руку.
- Это ещё что такое? - спросил нищий духом, увидев руку лоцмана.
- Моя рука, друг, - отвечал Кацман. - Вот что поднимет ваш дух сильнее злата!
- Вы думаете? - засомневался нищий духом, рассматривая лоцманскую хиромантию.
- Да вы пожмите её.
Нищий духом осторожно взял лоцманскую ладонь и пожал бугры Венеры и Мантильский крест, растерянно оглядываясь по сторонам.
- Ну как? - спрашивал лоцман. - Маленько поднимает?
- Да вроде нет, - отвечал нищий духом.
- Ну тогда и хрен с тобой, дружище. Если уж моя рука бессильна - никакие червонцы не помогут.
Мы приблизились к человеку, который монотонно топтал одну фразу:
- Подайте беженцу! Подайте беженцу!
Вид у него был загнанный, как у борзой и зайца. Не успели мы подойти - он вскочил, затряс руками и плечьми и, эдак дёргаясь, кинулся стремглав бежать с криком: "Отстань! Отстань, проклятый!" Пробежав круг с двести ярдов, он пал на землю.
- Подайте беженцу! - задыхался он.
- От чего вы бежите, друг? - доброжелательно спросил Суер-Выер.
- Я бегу от самого себя, сэр, - отвечал нищий, обливаясь потом.
- И давно?
- Всю жизнь. И никак не могу убежать. Этот противный "я сам" всё время меня догоняет. Да вы поглядите.
Он снова вскочил с места и закричал самому себе: "Отстань! Отстань, мерзавец!" - и рванул с места так, что песок брызнул из-под копыт.
Пробежав двести ярдов, он вернулся обратно и рухнул на песок.
- Вы видели, сэр? Видели? Мне удалось обогнать самого себя на тридцать восьмом скаку, но на семьдесят девятом эта сволочь снова меня догнала! Подайте, сэр, беженцу от самого себя.
Суер подал целковый.
Старпом - гривенник.
Я подал подаяние.
Лоцман подал пример достойного поведения в обществе.
Очевидно наглядевшись на лоцмана, несчастный беженец снова вскочил и на этот раз взял старт с большой ловкостью. Это был настоящий рывок рвача.
И вдруг мы с изумлением увидели, как наш беженец выскочил из самого себя, обогнал вначале на полкорпуса, на корпус, оторвался и, всё более и более набирая скорость, ушёл вперёд, вперёд, вперед...
- Не догонишь, гад! - орал тот, что убежал от самого себя, а тот, от которого убежали, орал вслед:
- Врёшь, не уйдёшь!