*

Между тем на левой скале что-то заскрипело, открылась дверь из пещеры, и на свет Божий вышел человек в брюках с карманами и в пиджаке без карман.

Он стал потягиваться,

крякать,

зевать,

протирать очи,

икать, чесаться по' всему телу и в затылке,

хлопать себя по лбу, ковырять в носу,

хвататься за сердце с криком: "Корвалолу!", сморкаться,

чихать,

пердеть так, что с гор срывались камни, и выделывать разные прочие номера и коленца.

Мы только надеялись, что он не заблюёть, но он вполне скромно поссал в пролив.

Короче, человек этот не был похож на равноапостольного брата, потому что явно был с похмелья. Даже с борта нашего фрегата чувствовался могучий запах прерванного сном богатырского перегара.

На другой же скале, как раз напротив, открылась другая дверь, и новый из пещеры явился человек. У этого карманов на брюках не было, карманы были на клетчатом жилете, а в

руках он держал рентгеновский снимок, который с интересом разглядывал против солнца.

- Ты ль это предо мною, Гена? - крикнул Похмельный.

Гена не отвечал.

Рентгеновский снимок занимал его внимание чрезмерно. Гена хмыкал и прищуривался, разглядывая его, шептал себе под нос: "Ой-ёй-ёй!", детально изучал какие-то детали и хватался иногда за свои собственные кости. Глянет на снимок, почешет во лбу и хвать за ту самую кость, что увидел на снимке.

- Ты ль это предо мною, Гена?

Гена молчал, нервно трогая берцовую свою кость. Она его чем-то явно не устраивала, то ли величиной, то ли прочностью.

- Ты ль это предо мною, Гена? - яростно уже закричал Похмельный, и только тут Гена оторвался от плёнки.

- Да, это я, - ответил он. - Иду с рентгена.

И тут перед нами была разыграна величайшая драма жизни, которую возможно записать только в драматических принципах письма. То есть вот так:

БАСОВ и ГЕНА

(ПЬЕСА)

БАСОВ. - Ты ль это предо мною, Гена?

ГЕНА. - Да, это я. Иду с рентгена.

БАСОВ. - Туберкулёз?

ГЕНА. - Да нет, пустяк.

Ходил просвечивать костяк.

Вот погляди на плёнку эту.

Что видишь?

БАСОВ. - Признаки скелету!

Ужели этот строй костей -

Твоих вместилище страстей?

ГЕНА. - Да, это так!

Зимой и летом

Я этим пользуюсь скелетом.

БАСОВ. - Ну, друг, с такою арматурой

Широкой надо быть натурой!

Пойдём в киосок "Вина-Воды",

Ведь протекают наши годы!

ГЕНА. - Да, всё течёт!

И с каждым летом

ВМЕСТЕ.- Всё больше шансов

Стать скелетом!

С этими мрачными словами други - а назвать их можно было только так - други! - обнявшись, удалились за каменные кулисы.

Бурные аплодисменты потрясли фрегат, многие плакали, щупали друг другу кости, пробовали на прочность лбы и колени.

Великие артисты много раз выходили на поклон, выскакивали с книксенами в коленах.

Мы просили сыграть спектакль ещё парочку раз, и они с наслаждением его повторяли, причём каждый раз играли всё лучше и лучше, и на восемнадцатый, по-моему, раз заключительные строчки:

"Всё больше шансов стать скелетом!" - орали уже в диких конвульсиях, подающих, правда, надежду на скорую встречу с кагором.

Наконец Басов сказал:

- Мы можем разыграть ещё один спектакль, только бабу нужно. У нас в труппе была заслуженная артистка, да теперь играет в театре Советской Армии. Савельева Рая. Не видали? У вас-то на корабле есть хоть какая баба?

- Да есть одна, в одеяле завёрнутая. Ни за что не согласится.

- Это в артистки-то сходить не согласится?

К удивлению, мадам Френкель действительно выперлась на палубу, в -одеяле женского цвета, в клеточку, усыпаннуюконскими каштанами. Одеяло это элегантно подчёркивало её многообразную фигуру.

- Перебирайтесь на берег, мадам.

- Да ладно, чего там, я и отсюда сыграю.

- Да ведь надо выучить роль.

-Знаем роль. Я этот спектакль сто раз видела, правда, в постановке Петра Наумовича.

- Как, вы знаете великого Фоменко:

- И не один раз, - с достоинством ответила поднаторевшая на "Лавре" мадам.

И они сыграли спектакль. Басов на своей скале, Гена своей, а мадам на палубе нашего фрегата.